Наш маленький, маленький мир | страница 32
Гроб — одно, человек — другое, я не чувствую связи, мне жаль лишь цветов, что падают в грязь, все плачут о них, но бросают цветы на мокрую скользкую глину.
Тетя Иржина превратилась в каменное изваяние, льющее слезы, она сидит, черная и неподвижная, а слезы струятся по ее каменному лицу, камень — теплый и розовый, текущая вода — прозрачна. Новорожденная дочка не в силах вызволить мать из бездны горя, материнское молоко превратилось в слезы, и они льются и льются, не унося даже частицы боли.
Черная женщина сидит у нас на стуле, и горе ее пересиливает мою робость, я кладу ей на колени мою самую любимую игрушку, но она не замечает ни кубиков, ни меня, взгляд ее светло-голубых глаз блуждает где-то далеко, и слезы все льются и льются. От этого тихого плача меня охватывает тоска, я знаю, что должна что-то сделать, лишь, бы она не плакала, должна вызвать ее смех, пускай хоть мимолетную улыбку.
— Прекрати, — обрывает меня мама. — Оставь тетю в покое!
Но я не могу отдать ее на растерзание горю, я обязана развеселить ее, я корчу смешные рожи, а потом начинаю совать кубики в вырез ее черного платья и жду, когда же она наконец фыркнет и засмеется, зальется смехом, как заливаюсь я.
Как мне хочется, чтобы она тоже расхохоталась, ведь хохочу же я, но смех мой рассыпается в тишине, мама шлепает меня, оттаскивает от тети, со стуком обрушиваются на пол кубики, слышится мамин вздох:
— Бесчувственный ребенок какой-то, совсем бесчувственный.
Эти слова, произнесенные без раздражения, показались мне тем более жестокими, что в них прозвучало искреннее удивление и сопровождались они взглядом, значение которого я долго не могла растолковать и лишь мучительно на себе ощущала.
Постепенно я научилась разбираться в смысле маминых замечаний, я была в нашей семье словно кукушонок в ласточкином гнезде, и она ужасалась при виде существа, столь не соответствовавшего ее представлению о ребенке.
— И в кого это у девчонки такой нос? — качала мама головой.
Мой носик-пуговка был для нее личным оскорблением, она не понимала, какое родство он мог иметь с ее аристократическим носом и отцовским четким профилем. Она массировала мой нос, чтобы он стал хоть немножко прямее, но курносый упорно не поддавался. Когда я выросла, она настаивала на пластической операции, но я и слышать не желала ее уговоров. Смею вас заверить, что в жизни мне мешали многие мои достоинства и недостатки, но форма носа никогда и ни в чем не помешала, равно как, впрочем, и не помогла.