Его словно окатили ведром холодной воды. «Как, опять? Да за что она меня позорит?» — чуть было не закричал прямо с места Маматай.
В комнате стоял равномерный приглушенный гул голосов, как всегда, пока не раскачались, выступать никто не спешил. И вдруг неведомая сила подняла Маматая с места, и он, удивляясь своей отваге, услышал немного хриплый собственный голос:
— Можно мне сказать?
Все разом обернулись к нему, и, хотя для него все лица слились в одно, он успел заметить насмешливо улыбавшуюся Бабюшай. От этого к нему вернулась пропавшая было злость и на эту толстую глупую девчонку, и на остальных, спокойно и равнодушно выслушавших, как его, Маматая, ни за что ни про что унизили, и он выпрямился и начал уверенно говорить:
— Мы вот сейчас прослушали обширный доклад о проделанной нами работе. Пусть на меня не обижается Чинара, но, по-моему, это не доклад, а красивая песня о том, какие мы хорошие, кроме отдельных личностей, конечно… Я вот и хочу спросить, будем ли мы и дальше умиляться друг другом или все-таки пора поговорить серьезно и начистоту.
Гудение в зале усилилось, отовсюду посыпались реплики:
— Ишь выискался…
— Перестаньте, парень дело говорит.
И еще сильней несколько подбадривающих голосов:
— Давай, Маматай, давай не дрейфь…
Но громче всех, не выдержав, закричала Чинара:
— Так, по-твоему, не надо было говорить о самом важном?
— Нет, и об этом нужно было сказать, но все же дело администрации — цифры, графики… Есть начальники цехов, старшие мастера фабричных звеньев…
Опять забурлили, зашикали, загудели на разные голоса в зале.
— Значит, комсомольцы должны остаться в стороне?
— Комсомольцы не должны быть в стороне, — все убежденнее звучал голос Маматая, — но, товарищ Темирбаева, работа комсомола — это прежде всего работа с молодежью… Вот скажите мне, раз вам все ясно и от этого, видимо, всегда весело, — не удержался он от колкости, обращаясь к Бабюшай, — почему молодежь, пришедшая из деревни, не остается на комбинате?
— Такие, как ты, и убегают, — вдруг взорвалась Чинара, — во все лопатки убегают, соскучившись по атале![3]
— Вот среди таких, как я, — еле сдержал себя, чтобы не повысить голоса, Маматай, — и нужно вести по-настоящему разъяснительную работу, по-комсомольски…
— По-моему, Маматай говорит нужные вещи, — поддержала его председатель собрания Халида Хусаинова.
Чинара не унималась, щеки у нее раздулись от гнева, тонкие брови застыли в изломе.
— Здесь не детский садик: у каждого есть право поступать, как он считает нужным.
