Его слова были так далеко от меня, что я еле разбирала смысл слов. Тело не ощущало покалывания, оно отрицало его, хотя его грудь была прижата к моей спине, а одна рука обнимала за талию.
— Мы на месте, — тихо сообщил он, и я моргнула.
Мы очутились в тумане, на меня повеяло отчаянием, сожалением и горем.
— Пошли, — он помог мне выйти из транспорта, крепко держа за руку, и повёл за собой.
Вокруг нас было всё призрачное, мутное и белое. Как можно разобрать тут дорогу, если я не вижу свою вытянутую руку?
Таг остановился у двери и постучал. Через пару минут ему открыла женщина, с печальным лицом, сухим и неживым. Она была одета во всё серое, волосы были спутаны и лежали на плечах.
— Ваше высочество, — прошептала она.
— Нам нужен Лоуренс, — сказал Таг.
— Он отдыхает, но проходите, — встрепенулась она и пропустила нас в хижину.
Я огляделась. Это напоминало средневековье: деревянный стол, камин с огнём и там, на котелке варился ужин, шторы были похожи на клочья грязной ткани, верёвка, на которой сушилось белье. Всё мрачное, неживое и без надежды на лучшее.
— Проведи нас к нему, — приказал Таг.
— Конечно, ваше величество, — женщина поклонилась и, развернувшись, повернула направо.
Мы последовали за ней по обшарпанному коридору из дерева, без обоев, без краски. Женщина указала на ткань, которая служила дверью в последнюю комнату, и ушла.
— Он тут? — шёпотом спросила я.
— Да, — также ответил Таг. — Нади, послушай…
— Нет, — перебила я его, — останься тут, я сама.
Я вырвала руку из его ладони, и уверенно подняла ткань и вошла. В нос ударил запах затхлости и перегара. Комната была похожа на тюремную камеру: узкая кровать, тумбочка, шкаф, умывальник. Ничего лишнего и чистого.
Я различила на кровати силуэт, знакомый до боли силуэт мужчины.
— Папа, — прошептала я, и мужчина повернулся в мою сторону.
Это был не мой отец, это был человек с серым лицом, запавшими щеками и тёмными кругами под потухшими глазами, худой, болезненно худой, что когда он встал, одежда на нём висела лохмотьями.
— Надели? — скрипуче произнёс незнакомец.
— О Боже, — я закрыла рот рукой, и глаза наполнились слезами. — Папа…
— Крошка моя, — он, хромая, начал подходить ко мне.
По щеке скатилась слеза, и я зашагала к нему навстречу, я упала в несвежие объятья. Но меня это не волновало, мой папа тут. Мой папа.
— Крошка моя, — он гладил меня по волосам, — доченька.
— Папочка, — я ревела в его руках, цепляясь за рубашку, которая под моими руками рвалась.
