— Ладно, — мрачно выдохнул врач во время очередного осмотра, — поехали так!
— Сама пойду, — огрызнулась я и, пошатываясь от страха, зашагала в родовой зал.
Денис был рядом, поддерживал меня под локоть и шепотом уговаривал быть вежливее с врачами. Только нравоучений мне в тот момент не хватало!
Персонал тревожно переговаривался. Свет бил в глаза. Боль разрезала тело на части. Денис топтался рядом. Нэлла притаилась.
— Выйдите за дверь! — бросил мужу врач, и тот со скоростью пули вылетел вон.
«Предатель, — стучало в висках, — сбежал, оставил меня одну». Страх тут же накинулся жаром в ушах и сердцебиением. Боль стала невыносимой, добавилась тошнота — такая острая, что терпеть ее оказалось невозможно. Родильный зал кружился вокруг меня, я ничего не видела, никого не узнавала, только мечтала скорее выбраться из всего этого. Пусть даже через собственную смерть.
Новая адская боль пронзила тело насквозь. «Черт, скальпель тупой», — услышала я сквозь морок. Попыталась вырваться, но они схватили и удерживали — стиснули руку, в которой торчала игла капельницы, прижали согнутые в коленях ноги, придавили к столу…
А потом все самое важное, наконец, произошло. И я не умерла, что было странно. Подняла воспаленные веки, увидела в руках акушерки крошечную Нэллу — она кричала и дрыгала ножками. «Нельзя дать жизнь, — подумала я тогда, — можно только отдать» и на пару секунд отключилась в абсолютном блаженстве.
Страх утих. Боль улеглась.
Сейчас, спустя многие годы, я уверена, что роды — это психологический процесс. И готовность к нему начинает формироваться с раннего детства из отношений внутри семьи, из разговоров с мамой о будущих детях, из возможности понянчить младенца.
Не знаю почему, но в моем детстве не было разговоров о будущих детях. Мы не говорили о женщинах нашего рода, их опыте рождения и воспитания потомства. С четырех лет я всем на радость выбрала книги и ничем другим уже не интересовалась. Не играла в «дочки-матери», не нянчила пупсов — все это казалось глупостью и вызывало презрение: «пеленки-распашонки, сисишки-какашки, фу-у-у». Мама гордилась тем, что дочь такая «взрослая». Мы обе не понимали, что в этом нет ничего хорошего — ребенку нужны игры, которые тренируют будущее, нужно детство по возрасту. Единственная кукла, которую я навсегда запомнила, все мое детство пылилась на полке без дела. Я смотрела на нее с уважением и опаской: она была для красоты и для памяти о тете, маминой сестре, которая умерла от тяжелой болезни через несколько лет после моего рождения.
