что ни говори, обладает двумя парадоксальными свойствами: с одной стороны, она объемлет абсолютно все, что мое
cogitatio может помыслить; с другой, она приходит, в конечном счете, к
беспамятству.Детальное изучение прерогатив памяти этот вывод лишь подтверждает. Memoria состоит, конечно, прежде всего в способности представить перед взором ума то, что я желаю помыслить снова из всего, что я мыслил ранее: «Ibi reconditum est, quidquid etiam cogitamus. <…>. Ibi quando sum, posco, ut proferatur quidquid volo, et quaedam statim prodeunt, quaedam requiruntur diutius.» («Там откладываются все наши мысли. <…>. Находясь там, я требую показать мне то, что я хочу; одно появляется тотчас же, другое приходится искать дольше» (X, 8,12,14, 162)). Речь, таким образом, идет о воспоминаниях, об образах отсутствующих вещей, которые, однако, уже были некогда нами восприняты и потому всегда готовы вернуться к нам в более или менее короткий срок: «rerum sensarum imagines illic praesto sunt cogitationi reminiscenti eas» («образы воспринятых вещей, находящиеся в распоряжении мысли, которая вызывает их вновь» (X, 8,13, 14, 164)); к тому же «cum dico, praesto sunt imagines omnium quae dico ex eodem thesauro memoriae» («стоит мне назвать их, образы вещей, которые я называю, немедленно оказываются в моем распоряжении, извлеченные из той самой сокровищницы памяти» (X, 8, 14, 14, 166)), «in memoria sane mea praesto sunt imagines [rerum]» («нет сомнения, что образы вещей находятся в моем распоряжении у меня в памяти» (X, 15, 23, 14,180)). Понятая таким образом memoria функционирует как живая память, которая имеет дело лишь с тем, что на самом деле забыто не было, поскольку хранится неподалеку: «haec omnia rursus quasi praesentia meditor» («я размышляю нал всеми этими вещами заново, как если бы они предстояли мне» (X, 8, 14, 14, 166)). Память остается здесь на самом деле памятью о том, что еще присутствует, более того, она припоминает в первую очередь то, что присутствует для нее в наибольшей степени – прежде всего она помнит саму себя: «Cum memoriam memini, per se ipsam sibi praesto est ipsa memoria» («когда я вспоминаю о памяти, сама память оказывается посредством себя самой в распоряжении у самой себя» (X, 16, 24, 14, 182)), поскольку на самом деле «sui quoque meminit animus» («дух помнит и самого себя» (X, 25, 36, 14, 206)). Но память, как и дух, помнит о себе, помнит именно потому, что составляет с ним одно целое и обеспечивает его самосознание. А это значит, что она не выходит за границы осознанного, того, что остается для духа присутствующим, за границы настоящего как такового. Парадоксальное условие работы памяти состоит в том, что вспоминает она лишь то, что мною забыто не было: «Ibi reconditum est, quidquid etiam cogitamus <…> et si quid aliud commendatum et re-positum est, quod nondum absorbuit et sepelivit ob-livio» («здесь хранятся все наши мысли <…> и все, что было ей доверено и в нее заложено, кроме того, что не было еще поглощено и погребено забвением» (X, 8,12,14,162)). Память помнит, следовательно, все то, что я не забыл, – все, одним словом, кроме мною забытого:
