Он переступит порог этого здания 3-летним малышом, впервые приехав в Петербург в 1944 году из эвакуации, где родился и где несколько лет прожили его отец, театральный режиссер, и мать, все еще актриса (вскоре Нора, всегда трепетно относившаяся к языку и постоянно поправлявшая, как, впрочем, и ее сын, ошибки в речи знакомых, сменит сферу деятельности и станет корректором).
«Жили мы в отвратительной коммуналке. Длинный пасмурный коридор метафизически заканчивался уборной.
Обои возле телефона были испещрены рисунками – удручающая хроника коммунального подсознания.
Мать-одиночка Зоя Свистунова изображала полевые цветы.
Жизнелюбивый инженер Гордой Борисович Овсянников старательно ретушировал дамские ягодицы.
Неумный полковник Тихомиров рисовал военные эмблемы.
Техник Харин – бутылки с рюмками.
Эстрадная певица Журавлева воспроизводила скрипичный ключ, напоминавший ухо.
Я рисовал пистолеты и сабли…
Наша квартира вряд ли была типичной. Населяла ее главным образом интеллигенция. Драк не было. В суп друг другу не плевали. (Хотя ручаться трудно.)
Это не означает, что здесь царили вечный мир и благоденствие. Тайная война не утихала. Кастрюля, полная взаимного раздражения, стояла на медленном огне и тихо булькала…»[25].
Здесь, в многолюдной шумной коммуналке, Сергей Довлатов прожил с матерью почти 30 лет – первые 5 лет с отцом, позже бросившим семью, и родственниками, потом – вдвоем с матерью и с приходящей чудачкой-няней. Ходил в школу во дворе, плохо учился, курил. Как и Райкин за несколько лет до него, исследовал те же лабиринты проходных дворов по улице Рубинштейна, писал стихи, наблюдал за многочисленными соседями своего огромного дома, ставшими потом героями его произведений. В юности Сергея в двух комнатах Норы поселилась сначала его первая жена Ася, затем – вторая, Елена, с дочерью Катей. Покой матери писателя, однажды в отчаянии даже повесившей на свою дверь плакат «Здесь отдыхает полутруп. Соблюдайте тишину!», только снился – гостеприимный сын постоянно звал в гости своих многочисленных творческих друзей.
«…Круг Сережиных друзей стал пополняться генералами от литературы и продолжателями чеховской традиции: „Хорошо после обеда выпить рюмку водки, и сразу же другую“… Как истый кавказец и жрец анклава, Сережа не замедлил внести свою собственную лепту, открыв филиал кулуаров, коридоров и лестничных площадок у себя дома, на улице Рубинштейна, где сразу же получил признание у узкого круга, квадрата и параллелепипеда, ничего, кроме хлеба и зрелищ, от него не требовавшего. Сережа любил кормить гостей с избытком и, по обычаю российского хлебосольства, умел делиться последним куском.
