Словно Уилл, чье тело машинально шагало по Шипси, мысленно был еще там, заперт с четырьмя людьми в глухой душной комнате «Ржавой шпоры».
— Откуда вы… Я имею в виду, все эти детали вплоть до мелочей, все эти описания лиц, мыслей, характеров, поз… Глаза Графини, манеры Пастуха, тревога доктора Генри… Такие вещи невозможно знать, если не присутствовать там, не так ли?
Лэйд нарочито небрежным движением крутанул вокруг руки прогулочную трость, точно какой-нибудь ловкач-тамбурмажор[52], отчего та выписала причудливую фигуру сродни сложной фехтовальной траектории.
— Возможно, я и присутствовал там, мистер Уилл, как знать? Возможно, я заглядывал в «Ржавую шпору» через окно. А еще запасся чернилами и бумагой, чтобы зафиксировать стенограмму первого исторического заседания клуба «Альбион» на правах его тайного секретаря. Согласитесь, изрядное событие в жизни Нового Бангора, можно ли было оставить его без внимания, не увековечить в бумаге?..
Вертикальная морщинка на лбу Уилла мгновенно заострилась, сделавшись еще четче.
— Но… Погодите! Вы сами сказали, что ставни были накрепко закрыты!
— Верно, — улыбнулся Лэйд, — Кроме того, комната располагалась на втором этаже. А вас нелегко провести.
— Значит, вас там не было?
— В «Ржавой шпоре»? Нет, никогда. Даже не знаю, в какой части Скрэпси она располагалась. Тем не менее, о многих событиях в жизни новоявленного клуба «Альбион» я могу судить лучше, чем кто бы то ни было на острове.
Складка мгновенно пропала.
— К… Канцелярия?
— Господи, нет! — Лэйд искренне рассмеялся, — Вы полагаете, крысы полковника Уизерса стали бы делиться добытыми крохами с каким-то лавочником из Хукахука? О нет. Допускаю, Канцелярии известно кое-что про «Альбион» и она заплатила бы весомую цену в любой валюте мира на выбор за возможность раскрыть личности его членов и всю подноготную затеянного ими мятежа — единственного известного мятежа в истории Нового Бангора. Увы и ах, здесь бессильны даже полномочия полковника Уизерса. Ему самому известно не больше, чем пьянице Шеппарду или прочим из числа тех, кого вы неумело допрашивали.
— Но как же… Как тогда…
— Почему я говорил так уверенно, будто читал мысли человека, называющего себя доктором Генри? Почему упоминал детали, которые могли быть известны только очевидцу? Все очень просто, Уилл. Я читал записи.
— Что за записи? — жадно спросил Уилл, глаза которого мгновенно вернули привычный блеск.
— Записи доктора Генри, разумеется. Мне не довелось быть с ним знакомым, но у меня сложилось впечатление, что он был очень основательным и аккуратным джентльменом. Конечно, он не вел стенограмм, однако после каждого заседания клуба «Альбион» он скрупулезно записывал в тетрадь его события, не брезгуя даже мелочами. Полагаю, это было важно для него. Он не просто описывал, он фиксировал, как ученый фиксирует каждый шаг проделанной работы. Вел летопись, которой, к слову, суждено было остаться единственным напоминанием о существовании основанного им клуба.
