Женщина, которую он назвал графиней, легко качнула головой.
— Все в порядке, мистер Ортона. Поэтам свойственна легкомысленность, но не переживайте чрезмерно, утрата анонимности не стала бы для меня смертельной потерей. В моей жизни были и другие, куда как более серьезные. Особенно с тех пор, как я попала в Новый Бангор. Но вы правы, мне бы не хотелось, чтоб мое имя звучало вслух. По крайней мере, не здесь и не сейчас. Не при таких обстоятельствах. Едва ли за шторой притаился корреспондент раздела великосветской хроники из «Серебряного рупора», но, если позволите, я бы хотела оставить за собой свое право на имя, пусть даже добрым его уже не назвать…
Доктор Генри кивнул.
— Я не вправе называть имя присутствующего здесь против его воли. Помните, мы все — товарищи по несчастью. Мы и без того сильно рискнули, собравшись здесь, так что я считаю невозможным принуждать кого-то или иным образом проявлять небрежность к его интересам.
— Кажется, я понял, вы доктор от юриспруденции… Ладно, тогда как прикажете именовать вас в этом кругу, графиня? Раз уж мистер поэт и мистер доктор столь щепетильны в этом вопросе, я не стану плыть против течения.
Графиня провела взглядом по комнате, будто что-то ища. Напрасная мысль — комната была столь пуста, что взгляду не за что было зацепиться. Тогда она взглянула на свои руки, мягкие и тонкие, затянутые в черные муслиновые перчатки.
— Если вам так нужно имя, оно у вас будет. Зовите меня… Лува[50].
— Графиня Лува… — произнес Тармас, вслушиваясь в это новое слово, — Что ж, вполне благозвучно. И столь же нелепо. Одно только то, что мы здесь собрались, уже делает нас мятежниками. Заговорщиками, объединившимися против исконного властителя. Впору ли беречь имя, когда в любой миг можно потерять голову?
— Именно поэтому я выбрал Скрэпси, — поспешно произнес Доктор Генри, чтобы не дать разгореться перепалке, — Без сомнения, это скверный и опасный район, но у него есть немаловажное преимущество. Здесь творится столько чертовщины, что в дебри Скрэпси не рискуют заглядывать даже Канцелярские крысы. В нашем положении это немаловажно.
Пастух, мистер Тармас, отмахнулся от этих слов. Небрежно, как бык отмахивается от докучливого овода.
— Никчемная предосторожность. Уверен, эта тварь знает обо всем, что происходит на острове, пусть даже в мышиных норах на глубине в тысячу футов. Юлить уже поздно, господа. Вам не потребуются ни фальшивые имена, ни изобличенные схемы, ни запасы пороха, как у Гая Фокса. То, что вы находитесь здесь, уже является основанием для смертельного приговора, заверенного всеми надлежащими печатями и визами. Так стоит ли искать утешения в ложной скромности?
