и миниатюрными соцветиями укропа, словносоздали его не на кухне, а в ювелирной мастерской.
— Я старался выказать ему поддержку, однако внутренне, признаться, сомневался в том, что его плану суждено исполниться хоть в малейшей степени. У Лоусона не водилось лишних денег, кроме того, он мало походил на знакомых вам обитателей Редруфа. Простодушный, с благородным сердцем и открытой душой, он выглядел неуклюжим увальнем Фальстафом на фоне чопорных бледнокровных Шейлоков[73]. Не умел толком вести дела и гораздо лучше разбирался в застольных ирландских песнях, чем в банковском деле и коммерции — неважные качества для человека, вознамерившегося сделаться владельцем ресторана, да еще не где-нибудь, а в Редруфе! Если его оптимизм, горящий свечой, и подпитывал где-то силы, так только в его семье. У Лоусона была большая и дружная семья, состоящая по меньшей мере из дюжины голов. Супруга, пятеро отпрысков, бесчисленные племянники, тетушки, шурин и прочие, о чьей степени родства мне тяжело судить. Это была большая и радостная семья, Уилл. Когда бы я ни наведался к Лоусонам, у них всегда гремело веселье, слышался смех, звенели детские голоса и дребезжало старенькое, отчаянно фальшивящее, пианино. Эйнард всегда был в центре. Он без памяти любил своих домочадцев, всех поровну и одинаково горячо, никто в этой счастливой семье не мог сказать, будто был обделен его любовью или вниманием. Удивительно счастливый человек.
Лэйд разжал пальцы и позволил ножке куропатки, которую небрежно обглодал, упасть на скатерть, оставив щедрую горчичную кляксу. Наблюдая за его пиршеством, скользившие мимо бесшумными тенями официанты испуганно округляли глаза, однако приближаться к столу не осмеливались.
— В ту пору мы с ним, должно быть, являли собой забавный контраст. Я был замкнут, озлоблен и устал — моя борьба с невидимыми демонами длилась уже несколько лет и многие нервные струны натянулись до такой степени, что грозили лопнуть. Эйнард же даже в худшие дни сохранял на лице улыбку. Он никогда не приходил в отчаянье, не клял судьбу — даже в те моменты, когда та подкладывала на его дороге особенно большой камень. Он черпал силы в своей семье, и сил этих было так много, что хватило бы чтобы сдвинуть с места гору. Видели бы вы, с какой нежностью он целовал свою жену, как заливался смехом, укачивая на ноге крошку-дочь, как добродушно подтрунивал на племянниками, как… Поразительно, только сейчас я вижу, что Эйнард Лоусон был счастливейшим человеком в мире, но сам не замечал этого. В его мире никогда не существовало чудовищ.
