– Кто там? – раздался скрипучий старческий голос. Следователь вытащил из кармана рубашки удостоверение и приложил его к глазку:
– Полиция. Насчет ваших соседей.
Женщина боязливо открыла, защитившись цепочкой. В полумраке соседской квартиры майор разглядел длинный желтоватый нос в морщинах и хитрые узкие серые глаза.
– Ты точно полицейский? – удивилась она. – Ну-ка еще покажи документик.
Потапов сунул удостоверение ей под нос. Она прищурилась:
– Чай, не наш следователь. Южноморский.
– Все равно, что не ваш, – буркнул майор. – Собственно говоря, мне нужна Мария Ивановна Иванова или ее внучка.
Соседка хихикнула:
– Спохватился! Нет больше нашей Маши. Страшную смерть приняла. Завтра я с начальником РЭПа еду в морг тело забирать, потому что родственников у несчастной моей подруги, считай, не осталось; тем, что есть, она и живая не была нужна. Вика, ее внучка любимая и единственная, раньше умерла. Лейкемия. Хотела Мария ее в Израиле лечить, да деньги никак не могла собрать. Потом вроде родственник с юга объявился, деньги привез, но до нужной суммы все равно недотянули, и у Вики рецидив случился.
– А Мария? – настаивал Потапов. – Что с ней-то приключилось?
– Странно, что полиция не знает. – Соседка сняла цепочку, пропуская его в квартиру, в которой давно не было ремонта. – Ладно, проходи, в ногах правды нет. – Она провела его в большую комнату с допотопной мебелью. – Извини, бедно тут у меня. Живу одна, детей не было, мужа похоронила. На пенсию много ли купишь? Даже на лекарства иногда не хватает.
Потапов опасливо поглядел на диван. Возле одного из засаленных подлокотников щетинилась пружина. Немного помявшись между колченогим стулом и диваном, Андрей выбрал стул: вещь, конечно, ненадежная, зато брюки не порвешь, они у него сейчас в одном экземпляре.
– Я действительно ничего не знаю про Марию Ивановну, потому что мы разыскиваем ее в связи с одним ограблением, – пояснил следователь. – У своих коллег в отделе я еще не был. Если вы меня просветите, буду весьма признателен. Кстати, я не представился: майор Андрей Иванович Потапов.
– Ксения Федоровна. – Женщина наклонила голову, и ее морщинистое, как печеное яблоко, желтоватое лицо немного смягчилось.
Она зачем-то поправила прическу – три волосины, схваченные резинкой, – и улыбнулась гостю, не побоявшись продемонстрировать отсутствие передних зубов.
– Два дня назад я ее обнаружила, – призналась она. – Тоскливо было Машеньке после смерти Вики. Дочка, знаете, у нее непутевая получилась. Учиться не хотела, работать тоже, только гулять. Вот и нагуляла ребенка, а растить его отказалась. Пусть, мол, государство растит. Машенька дочку-то пристыдила и Вику из роддома забрала. Пыталась она свою непутевую Зойку к дочери приучить – да куда там… Та месяца два выдержала – и снова по рукам пошла. Машенька ее и упрашивала, и на коленях перед этой тварью стояла – бесполезно. Зойке мамашины нравоучения недоели, и в один прекрасный день она с гулек не вернулась. Исчезла в неизвестном направлении. Двадцать лет о ней ни слуху ни духу. Маша в полицию обращалась, да только не нашла ее полиция. Видать, хорошо спряталась. Так и вырастила бабушка внучку. – Старушка сделала паузу, переводя дыхание: она заметно волновалась. Андрей внимательно слушал ее рассказ, не перебивая. Он понимал, что любая деталь могла оказаться важной. Ничего, что Ксения Федоровна не сразу стала говорить про смерть своей соседки, она обязательно до нее дойдет и изложит во всех подробностях.
