– То есть, не исключено, что жизнь человека может неожиданно измениться? – проговорила она вдруг.
– Да, пожалуй…
Мне очень хочется спросить, почему, собственно, она об этом задумалась, но, прежде чем я успел открыть рот, Элинор встала со своего кресла и шагнула ко мне, чтобы я мог поцеловать ее в лоб на сон грядущий. Это был наш ритуал. Я поступал так каждый вечер, с тех пор как она появилась на свет.
Они всегда остаются для нас детьми, не так ли, Мегс? Как бы они ни выросли, какими бы умными ни стали, чего бы ни достигли, для нас они остаются просто детьми.
Я так никогда и не узнал, что́ стояло за всеми этими вопросами. Был ли это обычный подростковый страх или нечто большее? Теперь, после всего, что случилось, я снова и снова возвращаюсь к тому давнему разговору, вспоминаю каждое слово, каждый жест и даже каждую паузу в поисках указания или намека на то, что произойдет через несколько лет. Я потратил, наверное, сотни часов, разбирая тот вечер во всех подробностях, но так и не пришел ни к чему определенному. И даже если бы пришел, это ничего бы мне не дало, ничего не изменило. В последние месяцы мне стало ясно, пожалуй, лишь одно: какая-то часть души Элинор всегда обитала в далеких, сумрачных лугах, куда нам не было хода. Жаль, что мы этого не понимали и не научили нашу дочь жить и выживать в тех диких джунглях и долинах, куда она рано или поздно должна была от нас уйти.
Первые признаки неблагополучия мы начали замечать только после того, как Элинор исполнилось пятнадцать. Год оказался весьма насыщенным: тут тебе и экзамены, и шестой класс [11], и необходимость выбирать специализацию и вообще «думать о будущем», как постоянно талдычили школьные учителя, доводя до белого каления и учеников, и родителей. На все это наложилась размолвка Элинор с Кэти и еще одной девочкой, о чем я, впрочем, узнал не от нее самой, а от тебя и, скорее всего, – через много времени после того, как неприятный инцидент был полностью исчерпан и надежно похоронен в памяти непосредственных участниц. К началу летнего триместра [12] я уже боялся лишний раз рот раскрыть, если Элинор была поблизости. В эту пору достаточно было самой малости, чтобы удостоиться ее гневного взгляда. Порой Элинор и вовсе переставала с нами разговаривать, и это показное недоверие было хуже всего.
Мы, естественно, объясняли ее раздражительность непомерными нагрузками: помимо собственно школьных занятий, Элинор ежедневно просиживала за рабочим столом по шесть-семь часов. Тут кто угодно станет нервным и раздражительным. Скорей бы уж остались позади эти дурацкие экзамены, думали мы. А уж тогда мы обязательно придумаем что-нибудь такое, что поможет Элли сбросить напряжение и выпустить пар. В тот год мы с тобой только и говорили о том, как нам быть и что предпринять, чтобы наша дочь могла справиться с тревогой, стрессом, утомлением и прочими проблемами.
