Мне и сейчас часто этого хочется.
Тот первый день я бы не назвал удачным, да и ты, я думаю, тоже. Элинор шла между нами, ты держала ее за левую руку, я – за правую, удивляясь про себя, с какой силой эта крошечная ручка сжимала мои пальцы. Расставание на школьном пороге стало серьезной травмой и для Элинор, и для нас. Я уверен, Мегс, ты до сих пор помнишь, как она плакала! Каждый ее горестный всхлип буквально разрывал наши сердца на клочки. «Не уходите! Не бросайте меня здесь!» – снова и снова повторяла она осипшим от слез голосом. В конце концов учительнице все же удалось ее увести, но горькие рыдания Элинор словно закольцованная запись звучали у меня в ушах в течение всех тех часов, пока в университете я читал свои лекции студентам.
Когда она освоилась в школе? Сейчас мне очень хочется сказать – никогда, но это будет не совсем правильно. Когда глядишь в прошлое сквозь призму настоящего, многие события видятся искаженными, не такими, как на самом деле. Думаю, Элинор адаптировалась к новой обстановке, когда у нее появились подруги (на это, впрочем, ушло довольно много времени). В первое время учителя постоянно твердили нам о задержке социализации, что в переводе на нормальный человеческий язык означало, что пока остальные дети сбивались в стаи, Элинор сидела на игровой площадке одна и читала. Есть ли у нее подобные проблемы дома? С кем она там общается? С нами, с кем же еще! Мы пытались объяснить, что дети наших друзей намного старше Элинор, и что до́ма она ведет себя совершенно иначе, что она общительна и активна, но каждый раз ответом нам служили все те же скептические взгляды, все то же недоверчивое покачивание головой.
Но в конце концов все устроилось. Примерно в конце второй четверти в классе появилась новенькая. Кэти – крошечная девочка, росточком всего-то около трех футов – стала нашей спасительницей. Ее семья приехала в Оксфорд из Америки, что в какой-то мере объясняет, почему она потянулась к другому молчаливому изгою. В течение считанных дней Кэти и Элинор стали буквально не разлей вода, и мы смогли вздохнуть с облегчением. Претензии учителей прекратились, поскольку ничего другого, кроме запоздалой социализации, они предъявить не могли. В классе Элинор была лучшей. Что с того, что общение с одноклассниками давалось ей с трудом? Дома она была мягкой, внимательной, думающей, и нам ничего другого и не нужно было. Правда, Элинор по-прежнему оставалась на редкость восприимчивой, чуткой к любым переменам в окружающей обстановке, но мы утешали себя тем, что это просто такой период, а если нет, то со временем эта ее особенность вполне может стать одной из черт по-настоящему сильного характера. В конце концов, Элинор еще не было и пяти, и у нее было достаточно времени, чтобы обрести уверенность, научиться общаться… да мало ли что еще!
