Поднявшись с кровати, Фрэнк подошел к распахнутому окну. В доме, стоявшем чуть наискосок и напротив, забыли задвинуть шторы, и он разглядел на верхней площадке лестницы мужчину в растянутой футболке и клетчатых пижамных брюках, который пытался успокоить младенца, но тот все визжал и извивался у него в руках словно червяк, которого насаживают на крючок. Лицо мужчины выглядело усталым, но его упорство и терпение казались поразительными. На что мы готовы ради собственной плоти и крови? На все.
Усыновление – это, конечно, совсем другое. Как бы он относился к приемному сыну или дочери? Да так же, как он относился к Элли. Фрэнку, во всяком случае, хотелось в это верить.
А вот интересно было бы знать, снова спросил он себя, как повернулся бы разговор, если бы тогда Мэгги хватило смелости показать ему брошюры бюро усыновления вместо того, чтобы отправить их в мусорную корзину? Фрэнку нравилось думать, что его реакция была бы доброжелательной, быть может, он даже сумел бы выразить какой-никакой энтузиазм, но… Как бы он чувствовал себя на самом деле? В их маленькой семье Мэгги была не единственной, кто страшился неизвестности.
Электронные часы у него на запястье тихонько пискнули. Три часа ночи. Чего бы он только ни отдал за возможность начать с чистого листа! Впрочем, на самом деле Фрэнк мечтал сейчас только об одном – о том, чтобы снова оказаться в палате Мэгги. Как только ему разрешат вернуться, он расскажет ей все без виляния, без утайки – расскажет, почему он замолчал. Но потом?.. Что будет потом, Фрэнк не знал – в его плане никакой второй части не было.
Что их ждет? Откровенно говоря, Фрэнк не был уверен, что действительно хочет это знать, но остановиться уже не мог.
И он перевернул страницу.
Осталось 4 дня…
Не помню, говорила ли я тебе об этом или нет, но я поняла, что беременна, только когда подошла к концу восьмая неделя. Мне самой было уже под сорок, и мои «критические дни» давно перестали быть такими же удручающе регулярными, как в молодости. Да, я заметила, что стала быстрее уставать и к тому же пополнела, но меня это не насторожило. Разумеется, мне не нравилось мое раздавшееся лицо, не нравились внезапные головные боли и надоедливая ломота в пояснице, которая не проходила несмотря на все мази и притирания, но я списывала это на возраст. И даже когда одна из наших сестер-практиканток, которой я пожаловалась на боль, полушутя спросила, уж не беременна ли я, меня это только разозлило. Вот еще, подумала я, молоко на губах не обсохло, а уже ставит диагноз начальству!
