работают) мои внутренние органы. С твоей стороны это было и благородно, и очень щедро. Увы, я не сумела ответить тебе тем же, но вовсе не потому, что я любила тебя недостаточно сильно.
Нет, Фрэнк, не потому… И твою любовь ко мне, и свою – к тебе я ощущала постоянно, ощущала каждой клеточкой своего тела. Наше взаимное притяжение было таким же неоспоримым фактом, как закон всемирного тяготения. Вот только мое бесплодие оказалось сильнее. Надеюсь, что прочитав эти строки, ты поймешь, как сильно мне хотелось ребенка. Только он, только наше с тобой общее дитя могло заполнить пустоту, которую я ощущала внутри себя и которую не мог заполнить даже ты вместе со всем твоим тропическим садом. Пожалуйста, помни об этом! Помни, потому что иначе то, что я собираюсь сказать, может показаться тебе самой черной неблагодарностью (и это еще очень мягко сказано).
На мгновение Фрэнк отложил ежедневник. То, что он только что прочел, наполнило его сердце горьким разочарованием. Не в Мэгги, нет… Скорее, он был разочарован собой, своей способностью анализировать и оценивать ситуацию. То, что он смирился с бездетностью, вовсе не означало, что Мэгги смирилась тоже, – вот о чем он не подумал, не принял во внимание. Нужно было быть круглым дураком, чтобы воображать, будто коллекция кактусов сможет исцелить ее боль. А как он радовался, как волновался, когда выбирал в садовом центре самые экзотические растения, когда ставил их на тележку и вез к кассе, нащупывая в кармане кредитную карточку. Как ему не пришло в голову, что и десятка домашних оранжерей не хватит, чтобы Мэгги позабыла о своей – нет, об их общей – беде?!
Фрэнк, впрочем, никогда не отличался особой догадливостью. Как он подозревал, некоторые люди одарены ею от рождения, а некоторые – нет (генетический механизм передачи этого свойства от родителей к потомкам и по сию пору оставался для него тайной за семью печатями). В том, что ему самому никакой догадливости не досталось, Фрэнк начал убеждаться еще в школе, когда попытался обзавестись друзьями. В конце концов, кое с кем он все же подружился, но на это ушло немало времени. Поначалу же даже поболтать с одноклассником о каких-нибудь пустяках было для него неразрешимой задачей. Проникшись симпатией к тому или другому соученику, Фрэнк начинал забрасывать его вопросами на такие темы, о которых ни один мальчишка, у которого все в порядке с головой, не хотел и слышать.
С возрастом ситуация нисколько не улучшилась. За годы Фрэнк пережил (лучше сказать – вытерпел) немало деловых встреч, переговоров, собеседований. В лаборатории во время праздничных корпоративов он боялся брякнуть что-то, что могло показаться коллегам слишком серьезным или странным, и с нетерпением ждал, когда же к их столику подадут, наконец, пиво и плохо пропеченный колбасный рулет, чтобы можно было покончить с так называемой «непринужденной дружеской беседой» и поскорее переключиться на нечто осязаемое, материальное и неоспоримое.
