По большому счету мне было плевать, что с ними будет дальше, но я все-таки решил поговорить с Ульрихом перед тем, как его превратят в кучку углей. Просто мотив его поступка ну никак не хотел укладываться в голове. К подлости и коварству я давно привык, они меня не удивляют, но решение напасть на меня после того, как я спас всю семью Гекеренвена, выглядит как идиотизм чистой воды. А на идиота Ульрих явно не похож. Значит, тут что-то еще…
— Прошу вас… — Стражник отворил покрытую пятнами ржавчины решетку и поднял повыше масляную лампу.
Пригнувшись, чтобы не ушибить голову о низкий потолок, я шагнул в камеру.
Ульрих лежал на кучке гнилой соломы, прикованный за железный ошейник цепью к стене. Судя по внешнему виду, уже успел сполна вкусить все прелести допросов с пристрастием и выглядел живым мертвецом. Пальцы на руках были похожи на кровяные сосиски, а правая нога превратилась в сплошную синюшную опухшую болванку.
Когда я вошел, он даже не пошевелился.
Стражник извиняюще пожал плечами и легонько пнул фламандца по изувеченной ноге.
— А-а-а, ум… — утробно взвыв, Гекеренвен подскочил и сразу же забился в угол, закрывая голову руками в кандалах.
— Мне остаться? — с поклоном поинтересовался у меня надзиратель.
Кто решил навестить узника, он не знал, мало того, я сейчас совсем не выглядел дворянином, но, как все служаки, надзиратель интуитивно чувствовал, что гость стоит несоизмеримо выше в обществе.
— Выйди… — коротко приказал я и присел на услужливо поданный табурет перед Гекеренвеном.
— Ты!!! — наконец разобрав, кто перед ним, с ненавистью прошипел фламандец. — Пришел насладиться моими страданиями, Палач?
— И это тоже… — честно признался я. — Но в первую очередь хочу понять, зачем ты это сделал. Я спас от костра твоего сына, не стал вредить ни тебе, ни твоей семье. Такова твоя благодарность? Зачем?
— Ты не поймешь… — обреченно прохрипел Гекеренвен.
— Я постараюсь. Говори.
— Я не хотел… — Ульрих отвел от меня взгляд. — Из чувства благодарности. А потом понял…
Фламандец сильно закашлялся и замолчал.
— Что потом? Ты же фактически обрек свою семью на смерть. Что тебя заставило пожертвовать ими? Думал, что покушение удастся? Но в случае моей смерти твоего сына обязательно вернули бы в застенки инквизиции и казнили на костре. Ты должен был понимать это.
— По сравнению со свободой родины это ничто… — едва слышно прошептал фламандец. — Я принес на алтарь все, что у меня было. В том числе и свою честь.
