Но Фидус? Это было невероятно забавно, и про себя Ольга решила, что звать его она все равно будет по-прежнему, «Крипом». Фидус, тем временем, набросал женскую фигуру, какие обычно рисуют совсем маленькие дети - треугольник в качестве туловища, круглая голова без шеи, палки-ручки и все остальное. Посмотрел на Ольгу и неожиданно подмигнул. Девушка поняла, что Крип изобразил ее и хмыкнула. Шутка, строго говоря, вышла так себе, однако в их положении даже капля оптимистичного юмора сверкала настоящим бриллиантом. А еще подумалось, что тяжело изувеченный Крип не только держался сам, но и пытался ободрить ее, как мог. Это дорого стоило и внушало уважение.
Крип тем временем начал рисовать какую-то загадочную хрень. Он сильно устал, еще больше ослаб и с трудом держал инструмент, однако не сдавался. Похоже, эта мазня из многократно перекрещивающихся линий была очень важна и Фидус творил, закусив губу от усердия и вернувшейся боли, а затем вырубился в один момент, уронил карандашный огрызок и закрыл глаза. Ольга встрепенулась, было, в ужасе, что сейчас парень, наконец, помрет. Но Крип всего лишь заснул. На сей раз не впал в очередной больной обморок, а просто заснул.
Теперь, когда его удалось чуть-чуть отмыть, а лицо разгладилось во сне, избавившись от непреходящей гримасы боли, Фидус оказался совсем юным. И даже немного симпатичным. Лицо, быть может, чуть широковато, безыскусная военная стрижка, с какой показывают в кино древних римлян, Небольшие бакенбарды, которые смотрелись с короткими волосами как гей в клубе натуралов или наоборот. Но все равно - симпатичный. И опасный. Ольга машинально потерла шею и лицо, там, где скользнули жесткие, словно дерево, пальцы Крипа.
Надо бы продезинфицировать.
Потом.
Хотя потом и умереть можно.
«Ерз» жег царапины будто кислота, и это радовало - значит, дезинфекция надежнее. Ольга прикинула, как бы ей протереть хотя бы физиономию и тут нащупала в кармане что-то маленькое и твердое... Точно, она же совсем забыла! Небольшое зеркальце в деревянной оправе, очень грубая и явная самоделка. Похоже, кто-то взял закопченный осколок и приклеил его к обломку дощечки, обскоблив по краям рашпилем. Девушка нашла предмет случайно, кто-то его бросил на пол и, кажется, хотел даже растоптать, судя по грязным следам вокруг. Ольга покрутила в руке предмет, желая и боясь взглянуть на себя. Но все же решилась, и на глаза сами собой навернулись слезы.
Девушка и так вполне представляла, как выглядит, основательно пропотев, изгваздавшись в крови, грязи, пыли. Но представлять - одно, а увидеть воочию совсем другое. Из надтреснутого многоугольничка в красноватом свете ламп молча глядело жуткое страшилище. Бесконечно грязное, растрепанное настолько, что концы окрашенных волос торчали во все стороны как иголки. Глаза ввалились в орбиты, сверкали из глубоких теней лихорадочным блеском, как у загнанного зверька. Мазки засохшей крови разукрасили физиономию как злая пародия на фильмы про индейцев. Уголки губ опустились вниз, словно приклеенные, отчего физиономия обрела сходство с плохой маской из папье-маше. Ольга даже не заметила, как у нее покатились слезы, одна за другой. Несчастная девчонка поняла, что рыдает, лишь, когда увидела тонкие потеки на корке грязи в отражении. Одна крошечная капелька упала на стекло и будто испарилась, пропала без следа.
