— Так вступай в комсомол. Не отставай от жизни. Авраамий, запиши его на курсы.
— А кем ты хочешь стать? — спросил у парня Завенягин.
— Мы бы с Гришкой Коровиным согласились на домну, аль на мартен, где потеплее...
— Приходи завтра в отдел кадров, я дам указание, — отметил что-то в блокноте директор завода.
Ломинадзе начал разговор с улыбчивой Фроськой Меркульевой:
— А ты бы, девушка, что выбрала? Не век же торчать на базаре.
— Пошла бы я, товарищ начальник, работать в буфет, в столовую.
— Почему же в буфет?
— Так ить можнучи там и кусок масла, и каральку колбасы домой стащить, — откровенно призналась девица.
Серго Орджоникидзе засмеялся как-то булькающе. Прокурор Соронин и начальник милиции Придорогин переглянулись многозначительно. Но Завенягин поддержал наркома:
— Да, каменеем в кабинетах мы. Совсем чувство юмора утратили. Девчонка ведь шутит, озорует.
Начальственная процессия двинулась к северному сходу с базарного бугра, в сторону, где чернели силуэты домен с подбочененными гигантскими трубами, где изрыгал огни металлургический завод.
— Я сгною тебя в подвале! — процедил сквозь зубы на ухо Фроське начальник милиции.
— За што? — удивилась невинно девица.
— За трусы императрицы! — прошипел Придорогин уходя.
Серго Орджоникидзе попрыгивал неуклюже по наклонной тропе, говорил Завенягину:
— Потребно, Авраамий, поднимать авторитет, роль героя труда, специалиста. Представь к награде орденами Галиуллина, Калмыкова. Я легковую машину выделю для премии. Кому рекомендуешь отдать? Назови лучшего начальника цеха. А может, наградим сталевара Павла Елькина? Все-таки он первым выплавил сталь на мартене. Забыли мы о нем.
— Я бы премировал автомашиной инженера-прокатчика, Голубицкого.
— Будет по-твоему, Авраамий. Считай, что у твоего Голубицкого уже есть автомобиль, — заключил нарком.
И не знали ни Серго Орджоникидзе, ни Завенягин, ни Ломинадзе, что автомобиль принесет смерть Голубицкому. Подарок окажется гибельным. Но не бывает и не может быть провидцев среди партийных работников, руководителей. Какой с них спрос? Они о светлом будущем думают, о коммунизме. Киров с трибуны объявил, что коммунизм построят через десять-пятнадцать лет. Не так уж много и ждать осталось.
На сходе с бугра начальственной процессии пришлось остановиться. Дорогу перекрывала медленно ползущая с работы колонна арестантов из концлагеря Гейнемана. Серго Орджоникидзе хмуро всматривался в бледные, изможденные лики заключенных, их отрепья и струпья. Один оборванец с ястребиным носом закричал:
