Не успели сваты войти в дом, как из конца в конец деревни полетела весть, потом пошли разговоры:
– К Елпановым сваты приехали! Да кошева какая знатная!
– Ну, еще бы! Богатство к богатству тянется… Проезжий из Ирбитской слободы намедни говорил, мол, скоро в вашу деревню от самого Коршунова сваты пожалуют…
– Вестимо, Настасье-то Елпановой богатого жениха сватать будут!
– Да уж понятно, что не из голытьбы какой…
Сватовство, как узнали потом прядеинцы, оказалось удачным. Настя Елпанова и Платон Коршунов до этого раза два уже виделись в Кирге, в приходской церкви.
Когда приехавшие сказали все, что положено по обряду сватовства, сели за стол – "пропивать невесту". Свадьбу назначили на Николу зимнего, а сыграть ее решили в доме Иллариона Алексеевича Коршунова.
Свадьбу сыграли с большим размахом. Отгуляли, отпели-отплясали, и снова потянулись бесконечные трудовые будни.
Cенокос был в разгаре. Ранним утром, когда только самые работящие хозяйки, позевывая и крестя рот, идут в пригоны доить коров, Василий вышел на улицу и направился в кузницу. Накануне он вернулся со своего покоса, где у него треснуло полотно литовки*. Сенокос ведь ждать не будет. Можно было бы взять другую косу – в хозяйстве было несколько запасных, но Василий всегда и во всем любил порядок. Потому он и шел сейчас к своей кузнице, слегка поеживаясь от утренней свежести.
Кузница у него была поодаль от двора, на косогоре, у самого берега Кирги; там же была мастерская, где распаривали и гнули ободья для тележных колес.
К мастерской был сделан просторный пристрой с печью, чтобы можно было работать и зимой.
Подходя к кузнице, Елпанов вдруг услышал стон. Думал, что ему послышалось, но глухой стон повторился…
"Господи! С нами крестная сила! Кто это, кто стонет?!". Василий пошел на звук, обогнул кузницу и… чуть не наступил на человека, лежащего в густой траве. При виде Василия человек, весь заросший щетиной и одетый в грязные лохмотьях, поднялся на ноги. Что-то глухо звякнуло, и Елпанов обомлел – это были кандалы.
– Не дай пропасть, добрый человек, – прохрипел незнакомец, – хоть хлеба кусок… я третий день одну траву жую…
Василий вспомнил свой долгий путь в Зауралье, Сибирский тракт и сразу смекнул, в чем дело. "Каторжник, знать-то, беглый! – молнией пронзила мысль. – А вдруг ищут его да у меня и найдут?! Вот еще напасть на мою голову!..".
Но Елпанову стало жаль обессилевшего человека. Он, поминутно озираясь, быстро принес кружку молока и один сухарь – он знал, что голодающего сразу много кормить нельзя. Когда он вернулся, человек, похоже, начал бредить. Василий стал поить его молоком и дал сухарь. Человек, трудно двигая кадыком, сделал несколько глотков и, сжав в кулаке сухарь, рыдающим голосом взмолился:
