Но удивляться-ужасаться всем пришлось потом… Через неделю у Антона вдруг заболела лошадь, не ест и не пьет. Антон забеспокоился – с чего это Карюха захворала? Он еще накануне заметил, что она стоит какая-то понурая. Вечером Карюха, судорожно поводя боками и трудно дыша, вдруг пошатнулась и легла наземь. Антон послал в деревню сноху Наталью, наказав ей бежать, бежать так шибко, как только может, и упросить прийти на покос дедку Евдокима.
– Тятя, а если дедки дома нет, на своем покосе он?
Антон опешил и совсем растерялся. Он бестолково бегал с трясущимися руками, не зная, что делать.
– Все равно, Наталья, беги в деревню, зови хоть кого-нибудь!
Сноха убежала, а Безродный, подойдя к лошади ближе, сразу понял, что Карюха теперь даже в поводу, а не то что в запряжке, не дойдет до двора. Она лежала на траве и у нее так же, как у давешнего лося, начались судороги. Антона молнией поразила догадка, да такая страшная, что он сразу весь похолодел от ужаса: неужто неведомая зараза – от того сохатого?! Антон раньше слыхал стороной, что у домашних животных иной раз случается падеж… "Вот беда-то, что же я наделал?!" – билась в голове мысль.
В это время сноха Наталья – бабенка молодая и на ногу быстрая, успела обежать в деревне все дворы, но дома никого, кроме немощных стариков, ребятишек-ползунков, не было: возвращаться с покоса время еще не наступило.
Забежала и к себе домой, а дома – еще одна беда. Пастух прислал подпаска сказать, что их корова в стаде вдруг заболела, и теперь подняться не может, лежит в леске у крутого яра. Тут как раз дедко Евдоким с бабкой Феофаньей с покоса возвращаются. Наталья – вихрем к ним:
– Ой, дедко, выручай, Бога ради – у нас со скотиной беда!
– Погоди, Наташка, ты толком скажи, что у вас стряслось-то?
– Карюха на покосе заболела, не ест и не пьет ничего, и одна корова на пастбище – тоже!
– Осподи! – перекрестился Евдоким. – Да никак поветря*… Тогда на лошаде не поедем, а пешком до покоса доберемся! Пошли, Наташка!
Когда антонова сноха с дедком Евдокимом пришли на покос, Карюха уже издохла. Жена Антона в голос ревела, а Антон все повторял бестолково: "Да как же это… ведь покос же!".
Дедко Евдоким осмотрел лежавшую Карюху и схватился за седую бороду:
– Господи Исусе! Так я и знал! Поветря это… Теперь – беда всему скоту… И откуда напасть-то навалилась – ведь это же "сибирка"!
– Что, неужто и шкуру с кобылы снять нельзя? – потерянно спросил Антон.
– Не о шкуре сейчас надо думать-то,- махнул рукой Евдоким, – а о том, как бы весь скот в деревне от "сибирки", хоть нерабочих лошадей да дойное стадо уберечь! Тушу лошадиную керосином облейте и на этом же месте сразу сожгите; всю сбрую над огнем надо подержать, да и одежу вашу – тоже, а самим вам в бане вымыться с крепким щелоком. В пригон пока скотину загонять нельзя ни в коем разе! Конюшню-то я вам горючей серой окурю. Из Сибири такая поветря идет, потому и зовут ее "сибирка". Беда неминучая к нам пришла…
