В вечернем воздухе, еще горячем после дневной жары, летали светлячки. Их было удивительно много, и обычный лес вдруг стал казаться волшебным. Я любовалась им, тянулась пальцами к летающим огонькам, замирала с раскрытой ладонью. Иногда ловила на себе пристальный взгляд Грейсона, и чувствовала, как сердце в груди начинает биться быстрее.
Он шел рядом, крепко держа меня за руку. Так, будто боялся отпустить. Будто расцепи мы пальцы — и я упаду. Но только за последние три дня, что мы провели вместе, я ни разу даже не споткнулось. Рядом с Грейсоном я обрела опору; мир перестал выскальзывать у меня из-под ног.
Поднырнув под широкими еловыми лапами, мы оказались у водопада. Шумный поток срывался вниз, врезался в бурлящие воды и растекался небольшим озером. Пахло свежестью и едва уловимо теплой землей.
От восторга дыхание перехватило. Будто зачарованная я не могла пошевелиться, только смотрела-смотрела-смотрела, запоминая и впитывая каждую мелочь.
— Грейсон, это… это волшебно!
Я повернулась, встретилась с ним взглядом и на несколько секунд забыла, что собиралась сказать. На губах Грейсона застыла лукавая улыбка. Не сомневаюсь, он видел и понимал гораздо больше меня, но что-то мне подсказывало — происходящее ему нравилось.
— Значит, я выполнил уговор, — довольно произнес он.
Я покачала головой.
— Вовсе нет.
— И почему же? Уговор был показать тебе то, что ты никогда не видела.
— Да. Уж прости, но водопадом и светлячками меня не удивишь.
— Тогда скажи сама, — желтые глаза хитро блеснули, — чего ты хочешь?
Сердце дернулось, будто пойманное на крючок. Признание, которое я столько раз проговаривала мысленно, но так и не решилась озвучить, заплясало на кончике языка.
Грейсон не торопил. Давал мне время самой побороть робость.
— Я хочу… я хочу увидеть твоего зверя, — сказала, будто в омут прыгнула.
Грейсон тихо хмыкнул.
— А ты знаешь, чем это тебе грозит? Обычаи оборотней, наши устрой…
Я широко улыбнулась и качнула головой.
— Не обманешь. Я видела зверей твоей стаи, пусть и случайно. Черную масть у вечно хмурого Вольфа и серую у молодняка, что героически от меня драпал, — посмотрела в прищуренные глаза и, поддаваясь их обаянию, добавила: — Но, если захочешь, я поверю в любой ваш обычай.
В моей голове эти слова звучали весело, с той шальной уверенностью, которая всегда овладевала мной рядом с Грейсоном. Но Грейсон, услышав их, замер. Посмотрел на меня иначе — серьезнее, пристальнее — и наклонился так низко, что почти коснулся моего носа своим.
