То, что нельзя забыть | страница 39



Обычно я спал крепко, как все здоровые дети в моем возрасте, а тут проснулся. На печи было жарко и душно. В окошке была ночь. Черно-синий провал и одна яркая звезда под верхней перекладиной крестовой оконной рамы. Тетка Мария и гость говорили вполголоса, и я невольно прислушался к их странному и непонятному мне тогда разговору.

— Марийка, — говорил гость, — ну… погляди, какой дьявол вздыбил его, как оглоблю? Нет мочи. Дай подзасунуть хоть разок, один разок, Марийка.

— Що ви говорите, Петро Андрійович, гріх то ж який, Господи. Ось говорять, війна скоро скінчиться, може, мій Павлуша повернеться, і як же я буду…

— Обязательно вернется твой Павлуша, — страстно и торопливо подтвердил гость. — Вот тебе слово офицера. Избавь, Марийка, от сухостоя проклятого. Бачишь…

— Гріх, гріх… гріх, — как заклинание, повторяла тетка Мария, растягивая голос до еле слышного шепота.

— Нет греха, Марийка, война идет народная, отечественная. Я только туда и обратно. Хочешь, отвинчу орден, подарю.

— Петро Андрійович, дорогий, Господь з вами, навіщо мені орден. Ви його геройською кров’ю заслужили.

— Да, Марийка, кровью, то правда, кровью. Стучит в голове, не отпускает, к твоей доброте женской взывает, — молящим шепотом глухо гудел гость.

— Ви, Петро Андрійович, великий якийсь, боюся я.

— Да я только на полшишки, Марийка, тебе будет хорошо… Ей-ей.

— Добре буде, так? Добре буде… до-о-бре, — с новой интонацией и как-то отрешенно-благостно шептала Марийка в темноте за печкой.

Я заснул.

Утром следующего дня, расплющив глаза, увидел с печи картину, которая заворожила меня: квадрат солнечного света на полу, как если бы земляной пол светился изнутри. В центре слепящего рыжего пятна в перекрещении теней оконной рамы сидел хозяйский черный кот неподвижно, монументально, словно Сфинкс с вытянутыми передними лапами и поджатыми задними, как на одной гравюре Гюстава Доре. Мордой он упирался в упругий поток света, льющегося из окна. Мириады сверкающих пылинок-золотинок суетливо метались в луче, не смея преступить резко очерченную границу света и тьмы.

Так вот случилось, что одно обычное утро раннего детства стало поворотным моментом, подарившим мне осознанное чувство красоты представшей перед глазами картины. Это мировосприятие стало определяющим на всю мою жизнь.

Луч яркого света, рассекший непроницаемую тень избы в то утро, сегодня можно увидеть, не очень рискуя впасть в мистицизм, как благую весть. Было это весной, то ли в конце марта, то ли в апреле 1945 года, война окончилась в мае.