Собрались за столом,
И хмельное нам ставят вино.
Разве мог бы вести я
Беседу с чужими людьми?
Мы пируем в тиши,
За прикрытыми плотно дверьми.
Много яств на столе,
Но не тянется к блюду рука,
А зато уж вина
Не осталось у нас ни глотка.
Молчали советники и придворные со своими жёнами, молчали императорские супруги и наложницы, молчали мы с Тайреном, внимая красивым и значительным строкам. Почти никто не шевелился, и только мерцал иногда в свете огней блик на драгоценном камне или золотой вышивке.
— Муж высокого долга
Жемчужине в море сродни;
Это яркое чувство
Ты навеки в себе сохрани.
Лишь ничтожный душой
Добродетелей всяких лишён.
Совершивший добро, —
Даже этим ты вознаграждён.
Муж высокого долга
Это гордое чувство постиг,
А от взлёта — увы! —
До падения жалкого — миг.
Не стесняться велит
Примирившийся с подлостью век,
Но хранит чистоту
Совершенной души человек.
Поэта наградили аплодисментами и одобрительными криками, Чжуэ Лоун с улыбкой поклонился и с достоинством сел. В это время снаружи что-то бумкнуло, зашипело, и по оклеенным бумагой окнам побежали разноцветные тени. Фейерверк тоже был неизменной традицией, даже требованием, ведь с его помощью отпугивались злые силы. Мы с Тайреном переглянулись, он кивнул, и мы поднялись, чтобы возглавить процессию, которая выведет двор на террасу — полюбоваться на распускающиеся в небе огненные цветы. Пусть даже им далеко до великолепия прошлых лет.
Но ведь трудности не вечны, правда? Придёт день, когда и мы устроим ослепительный фейерверк, всем на зависть.
Вспышки салюта выхватывали из темноты лица, крыши дворцовых зданий, ветви деревьев в саду, отражались в прудах, но вот они погасли, и снова наступила тишина. Сияла в небе полная луна, пели цикады, им поддакивала какая-то ночная птица, не испугавшаяся света и шума. Дневная жара спала, воздух был наполнен ароматами цветов и чем-то неуловимым, напоминающим о неумолимо близящейся осени. Лишь вдалеке, за стеной, отделяющей Дворцовый город от столичных улиц, поднимались в небо огни, напоминая, что у простолюдинов сегодня тоже праздник. И придворные продолжали толпиться на террасе, не стремясь уходить под душные своды зала, где слуги сейчас спешно наводят порядок; никто не торопился заканчивать праздник, словно подводивший некую черту, а между чем и чем — никто не мог бы сейчас сказать.
— В струящейся воде осенняя луна… На южном озере покой и тишина… — бормотал рядом со мной Чжуэ Лоун, невидящим взглядом уставившись куда-то перед собой. — И лотос хочет мне сказать о чём-то грустном, чтоб грустью и моя душа была полна…
