– Герен, Руа, де Нель! – позвал Людовик и поманил пальцем преданных друзей.
Они стояли рядом, им осталось только наклониться.
Его голос был уже слабым, но в наступившей тишине его могли еще услышать другие, те, о ком он только что думал.
– Архиепископ… ближе, ближе, – попросил Людовик. – Читай, что тебе положено, перед отходом христианина в вечность, в царство небесное, и отпускай мне грехи мои, которых, видит Бог, не так уж и мало.
И устремил глаза ввысь. Грехи… Какие же? Супругу он горячо любил, об измене ей даже не помышлял. И она верила ему, зная тем не менее, об особенностях походной жизни. Замахнулся на английский престол? Да что там, был уже избран королем! Грех ли это? Как знать, Богу виднее. Должно быть, и спровадил Всевышний Безземельного в могилу, чтобы одумалась знать и усадила на трон своего короля, английского, мальчика еще… Но вот грехи, которые не снять с души, – люди, безвинно загубленные в трех походах. Сотни, тысячи! Безжалостно изрубленные, заколотые, сожженные иноверцы – старики, матери, даже дети… Всё потому, что верили не так, как хотелось Риму, где восседает убийца из убийц – наместник Бога на земле Папа Римский. Может, болезнь эта и есть расплата за Безье, Лавор, за Марманд, где вырезали пять тысяч жителей во славу истинной веры, как учит тому Римская церковь? Хотя избиение в первых двух – дело рук Симона де Монфора.
Вечер неспешно окутывал землю. Чадили факелы в руках у слуг. За стенами замка слышалось конское ржание и гудел ноябрьский ветер, раздувая разбросанные по равнине костры королевского войска.
А Готье Корню уже бубнил над умирающим королем заупокойную молитву. Внезапно Людовик перебил его, широко раскрыв глаза, вытянув в сторону руку:
– Бланка! Пусть приведут мою жену! Немедленно пошлите за ней в Париж! Быть может, гонец еще успеет. Отправляйся ты, Бурбон, мой близкий друг. Скорее же! Торопись, Аршамбо! Я должен проститься…
Сир де Бурбон торопливо вышел и через минуту умчался.
Король дослушал архиепископа, обвел глазами присутствующих – всех, около двадцати человек – и сказал им то, что определило возведение на престол нового короля:
– Приказываю вам всем после моей смерти принести клятву верности моему сыну Людовику. Немедленно же коронуйте его!
Молчание в ответ, хотя именно этих слов и ждали от него.
– А в случае его неожиданной смерти? – захотел уточнить кто-то.
– Другого сына, Робера.
Потом снова поманил рукой тех троих, старых соратников Филиппа Августа:
