Людовик, светлокудрый мальчик с любопытствующими глазами на продолговатом лице, с мольбой посмотрел на мать:
– Мама, зачем мне все это повторять? Пусть вот этот лысый дядя еще раз пробубнит, а я потом кивну ему или скажу «да», если уж так надо.
Мать склонилась к сыну:
– Повторяй, сынок, эти клятвы одну за другой. Таков обычай. Ты должен будешь так поступать.
Людовик вздохнул и стал клясться.
Потом ему вручили золотые шпоры, меч, доспехи. Дальше – молитвы, литании, антифоны.
Архиепископ поморщился. Снова пошел в действие локоть. Коллега, выразительным движением руки свернув песнопения, склонился над Людовиком, со страху чуть не убежавшим от него, и приступил к миропомазанию. Священным миром крестообразно епископ помазал мальчику лоб, глаза, губы, уши, грудь – словом, все, что полагалось. И без конца тянул после каждого такого креста: «печать Святого Духа». Отныне король становился избранником Бога на земле.
Блестящая лысина то и дело маячила у Людовика перед глазами, и новоиспеченному монарху хотелось треснуть по этой лысине золотой шпорой… или лучше рукоятью меча. Это он на радостях – подумал, что это всё, можно уходить. Но ошибся. Теперь ему должны передать королевские регалии. Сначала на него надели тунику с далматикой, потом тяжелую бордовую мантию с геральдическими лилиями, явно ему не по росту. Затем дали в руки скипетр и жезл правосудия, на палец надели кольцо.
– Мама, зачем это? – поднял на мать удивленные глаза помазанник Божий. – Мне ведь тяжело. Почему я должен терпеть?
В это время на голову ему надели золотую корону.
– А это еще зачем? – Зрачки глаз юного короля недовольно поползли кверху. – Такую корону носил отец.
– Теперь будешь носить ты, – улыбнулась мать.
– Больше некому? – не понимал мальчик. – Она же большая, будет сваливаться у меня с головы.
Присутствующие переглянулись.
– Бог даст, не свалится, – многозначительно посмотрел епископ на королеву.
Мальчик заерзал, печально поглядел на мать.
– Потерпи еще немного, – сказала она ему, – сейчас твои покорные вассалы принесут тебе оммаж[10]. Они будут произносить при этом: «Да здравствует наш король!»
– Слава Богу, их тут мало, – повеселел юный монарх.
Архиепископ и королева-мать, оба сдвинув брови, переглянулись.
– Не «слава Богу», а «увы», сын мой, – тяжело вздохнув, произнесла Бланка.
Далее, без пиршества, обычного в таких случаях, королевский кортеж отправился в Париж. Сын Бланки Кастильской отныне становился священной особой, наделялся даром чудотворения. С этого дня он неприкосновенен, ибо помазанник Божий и через него осуществляется связь между Богом и народом, между Богом и королевством.
