Пришлось Дэмми согласиться. Время еле тянулось. Большие его отрезки Дэмми уделял изучению новых данных в голове, но в конце концов ему это надоело. Занятие здорово напоминало повторение таблицы умножения. Данные из головы все равно никуда не денутся, понадобятся — Дэмми к ним обратится. Однако потребность в достижениях мелочных дисциплин, выработанных в узком контексте геоцентрической концепции, была, как стало очевидно, сильно ограничена.
— Я могу скреплять колосники, тянуть проволоку, дубить кожу и чинить электронные микроскопы, — рассуждал он вслух. — Ищу работу. Разумные расценки. Гарантия на все.
— Не серчай, но твои навыки имеют узкую сферу применения, — утешил его Флосс. — Все мы усваиваем этот урок. Ты сам поймешь, что базовые шаблоны мышления адаптируются к новым ситуациям. Терпение, Дэмми. Когда достигнем Альмионы, ты определенно заметишь расхождения в том, как различные — однако, надеюсь, не враждебные — расы овладевают искусством жизни.
Дэмми до некоторой степени удалось оживить фантомы, составлявшие ему компанию еще на борту угнанного корабля Ксориалля. У него получилось вызвать гипнотические галлюцинации замечательной правдоподобности, однако живыми они ему казались не более чем карандашный рисунок. Да и это занятие вскоре наскучило.
Флосс надолго впадал в подобие коматозного состояния, из которого его можно было выдернуть телепатическим призывом, хотя беседа ради беседы инопланетянина мало занимала. К просьбам Монтгомери рассказать о родном мире он оставался глух.
— Сам скоро все увидишь. Или, как альтернатива, не увидишь. В последнем случае, знание о моей планете тебе ни к чему. В первом же, твои собственные впечатления окажутся куда точнее моих вербализаций и описаний.
Так время и шло. Дэмми спал, держа определенную часть разума поодаль от неуправляемого сна, в состоянии бодрствования, чтобы не пропустить тревожных событий. Или сканировал литературу, вызывая ее из глубин сознания, оценивал и после внедрял в свою картину мироздания. Или практиковал новообретенные способности, выделывая акробатические трюки, производя вычисления в уме, пересматривая в деталях собственное прошлое. Последнее вогнало его в депрессию, и Дэмми к этому больше не возвращался.
— Даже без того, что стало со мной, — говорил он Флоссу, — я бы мог сделать куда больше, чем делал. История моей жизни — это перечень упущенных возможностей, неиспользованных шансов, вызовов, на которые я не ответил. И не было ни дня, когда бы я не мог испытать что-нибудь стоящее, но я этим не воспользовался. Я, если и продвигался вперед, то лишь случайно, когда все инстинкты криком предупреждали против даже искорки любопытства. У меня были амбиции, но то были амбиции, зажатые в узкие рамки тривиальности. Саморазвитие для меня заключалось в покупке — или угоне — машины покруче. Понятие прогресса состояло лишь в том, чтобы прикинуться моднее. У меня были молодость, здоровье, мозги. Я мог всего добиться в мире, который знал. Мог стать королем планеты, великим ученым, художником — да кем угодно — или всем сразу.
