Сразу несколько народных голосов громогласно завели историю о гадании на Седмице.
– Да почти все не так, эт-само! – вдруг возопил дед Матвей.
Толпа притихла. А он, словно выполняя долг, завел свою версию.
– Да, эт-само, с них вероломных беды пошли. День тот ведный, эт-само, особенный был. Эт-само, последний. Возвратиться, эт-само, матушка-ведунья с сестрами домой должна была… Узнала, эт-само, она о людях, себя показала. Помогала, эт-само, им как могла. Гадали купчихи, эт-само, на парня…
В общем, если «эт-само» опустить, получалась такая очень странная история. Парень приглянулся обеим. Молодчик из бедных. У купца служил. А тот строг. Не ровня, мол. Дочерям с ним общаться строго-настрого запретил. Следил. А тут, оп-па – девицы колечко с запиской нашли: «Суженой». Тайком подложил, дурень! Но кому из них? Вот они вдвоем на это кольцо и гадали. Только колечко порченое оказалось. У Кривошеевых он за приворот заплатил, уж чем – неведомо. Но Курочкина девка к ведьмам тоже ходила, да слышала, как ему сама красавица Верфавия ворожила. Чтоб получил он одну из купчих и все наследство Воробьевское, старалась – ей молодчик тоже понравился. Речная ведунья, старшая тогда, вначале не хотела, но все ж открыла им правду. А колечко-то жаль отдавать, подарок дорогой! Ухватила младшая, вырвала его из уса Седмицы. Усы-тени, мол, это их связь с нашим и родным миром. Людям это так видится. Страж-рыба цап за руку воровку – и в воду. Старшая сестра в крик и на подмогу. Рядом баржу отца у берега разгружали (он продуктами и мануфактурой всю округу снабжал). Кинулись с баржи в реку спасать купчих те, кто посмелее оказался. Дальше пробел. Дед Матвей, «эт-само», не понял. Матушка-веда мудрено объясняла. А те смельчаки, те, что в живых остались, потом про ведунью небылицы наплели, оболгали. Чертовщину всякую приклеили. Особенно, кто не сразу обратно домой вернулся, а через день или два. Мертвое тело младшей купчихи на следующее утро к берегу прибило – все истерзанное, страсть! Старшая живая сама на третий день пришла, с суженым и его колечком на руке. Парень дорогой подарок купцу поднес – ларец, а в нем лежал золотой венец. Как в короне царской по ободу крупные круглые камни. Похожи они были на изумруды, ценой не меренной. Для себя я уловила, что этот венец – Черда, нечто и живое, и неживое одновременно. Коваль – парень тот, жених, в чертогах ведьминых увидел, как одна из речных ведьм превратилась в факел прекрасного чистого живого света. Диво-дивное, диковина невиданная. Хвать наглец это чудо. И ведь не побоялся! Удалось ему похитить Черду, взять в полон кольцом, на которое наложена была сила черная, сила ведьминская, чернокнижная. Не только сумел Коваль удрать с Чердой, но и ультиматум ведьмам выставить: «Верните невесту, старшую купцову дочь». Вернули. Но только обманул он вед. На воздух, на землю из реки диковинный свет похитил. Вот так и превратился живой свет в неживой дорогой венец. Дальше что-то про свадьбу, и как купчиха сама в реке утопилась – призрак младшей сестры замучил. В трупе ее, на самом деле, ведьма речная за долгом приходила, за Чердой. Как Черда к людям попала, увидели они речных див, как есть. Будто с них маскировка спала. Раньше они представлялись в виде умерших родственников. К ним прислушивались, уважали. Теперь алчные в их нечеловеческих телах увидели золото, серебро, дорогие украшения – все, на что они гадальщицам судьбу предсказывали. На вед охота началась.
