Процесс первоначального усвоения христианской литературой форм и методов жанровой, словесной выразительности, выработанных языческой литературой, и постепенный разрыв с ней особенно отчетлив в христианской поэзии IV–VI вв. Именно этот признак — следование образцам языческой литературы или отклонение от них — разделяет христианскую поэзию IV–VI вв. на поэзию традиционную и новую. В традиционной поэзии сохраняются неизменными не только сами жанры, заимствованные из литературы языческой (гимн, эпиграмма, эпитафия, дидактическое стихотворение, гномы, поэма, экфрасис), но и те же метрические принципы стихосложения, хотя греческий язык уже перестал ощущать различие между долгими и краткими слогами. Григорий Назианзин во всех своих 408 стихотворениях точно соблюдает принцип метрического стихосложения. Жанры его стихотворений разнообразны: эпиграммы, дружеские или гневные («На Максима», «На любящих богатство», «На лицемерных монахов»), краткие, меткие гномы (изречения), ведущие свое начало от Гомера и Гесиода, большие поэмы («На свою жизнь», «Спор жизни духовной с жизнью мирской», «От Никобула-отца к сыну»), гимны (например, «Гимн Христу»). Однако поэтическому творчеству Григория присуще новое мироощущение, которое властно прорывается сквозь старую традиционную форму. Оно выражается прежде всего в сочетании двух компонентов: чувства крайне личного с чувством общечеловеческим. Тем самым осуществляется основной принцип подлинной лирической поэзии, на которой выросла древнегреческая лирика эпохи расцвета (раннее творчество Ивика, Солон, Пиндар); в эпоху эллинизма и «серебряного века» римской литературы этот принцип был нарушен утратой второго компонента.
Григорий умел так говорить о сугубо своем, личном, что слова его приобретали общественный резонанс: они были полны общечеловеческой значимости. Именно потому так проникновенно звучат строки двух его «Жалоб» (382 г. и после 383 г.), выражая всю силу человеческого страдания, а гневная инвектива на его личного врага Максима вырастает в общеполитическую сатиру на светское и духовное общество, в котором «победоносное невежество чуть рот раскроет, дерзостью одной берет», а доблесть и способности затираются.
В V–VI вв. в христианской поэзии был популярен жанр экфрасиса (описания), пришедший из античной риторики. Ему отдали дань такие поэты VI в., как Христодор Коптийский, описавший 88 статуй богов, героев, поэтов, философов и государственных деятелей Греции и Рима, Юлиан Египетский в эпиграммах «На медную статую Икара», «На „корову“ Мирона», Леонтий Схоластик («На статую танцовщицы»), Агафий Миринейский («На статую Плутарха», «На изображение архангела Михаила») и, наконец, Павел Силенциарий («Освещение купола святой Софии»). Из этих стихотворений особого внимания заслуживают последние два. Экфрасис Агафия замечателен тем, что в поэтической форме, предельно кратко и четко выражает совершенно новое, средневековое понимание главной задачи искусства: оно должно помогать человеку переноситься в мир иной, более возвышенный, т. е. служить религии.
