Венский кружок в этот невероятный период интеллектуального расцвета занимал центральное место — это был светоч точного мышления, ярко выделяющийся на фоне дикого фанатизма и маниакальной глупости. Наши доблестные философы прекрасно понимали, что стоят на кренящейся палубе тонущего корабля, но это лишь привносило остроты в их дискуссии о пределах познания. Казалось, время на исходе. Некоторые музыканты уже паковали свои инструменты.
С сегодняшней точки зрения этот корабль затонул уже давным-давно. В наше время миллионы ученых и сотни миллионов их родных и близких воспринимают научное миропонимание, в общем и целом, как данность. Если начать их расспрашивать, они признают, что ему со всех сторон грозят опасности — и религиозные фундаменталисты всех мастей, и отупляющий поток «мусорной культуры», и просто недостаток общественного внимания, принявший размах эпидемии. По сравнению со всеми остальными опасностями, с которыми мы сталкиваемся, опасность, грозящая науке, не кажется такой уж большой, однако, как показывает история Венского кружка, все может очень быстро измениться.
Эпическое повествование о взлете и падении Венского кружка охватывает меньше полувека. Какой-нибудь официант из кофейни мог бы, так сказать, пронаблюдать его с начала до конца из первого ряда. Юным мальчиком на побегушках он подавал бы Einspänner mit Schlag[9] корпулентному надворному советнику Эрнсту Маху, любимцу имперской Вены, кружащей в вечном вальсе, а уже пожилым согбенным метрдотелем сокрушался бы вместе с мрачным Витгенштейном, что этот послевоенный эрзац-кофе просто невозможно пить.
Будь я Джимом Джармушем, я бы рассказал историю официанта в виде череды кратких эпизодов, объединенных в фильм под названием «Кофе и сигары». Но я, увы, не художник, а лишь пожилой согбенный профессор, выросший в тени кружка. Поэтому я просто постараюсь рассказать вам, как все было, с самого начала.
Глава вторая. Повесть о двух мыслителях
Вена, 1895–1906. Знаменитый физик Эрнст Мах получает должность философа. Мах готовится встретить философию на полдороге. Анализирует ударные волны, историю науки, головокружения и другие ощущения. Отрицает «вещь-в-себе». Отрицает атомы. Отрицает эго и абсолютное пространство. Нападает на метафизику. Как ни любила его Вена, кружащая в вечном вальсе, после апоплексического удара Мах уходит со сцены, его место занимает физик Больцман. Больцман утверждает, что без атомов не обойтись, утверждает, что беспорядок нарастает, утверждает, что он сам себе преемник. Уподобляет метафизику мигрени, страдает от обеих. Вешается. «Этого следовало ожидать», — пишет Мах.
