После этого разговора слова Родионова постоянно крутились у Андрея в голове.
Справится ли он? Сможет ли? Сможет. К тому же, однажды ему уже приходилось убивать… Правда, тогда он выстрелил неожиданно даже для себя самого и толком так не понял как это вышло, а сразу после выстрела они с Игорем бросились бежать и еле унесли ноги от погони. Из-за этого у Андрея не было возможности увидеть результат своих действий и обдумать произошедшее. Но как бы он реагировал, если бы увидел, что натворил? После того Андрей не раз возвращался к той ситуации, но эмоции, владевшие им в момент выстрела, уже прошли, и он не мог даже вспомнить убил ли на самом деле того бандита, или всего лишь ранил.
Сейчас, когда каждая минута приближала его к реальному бою, его смелость давала все большую слабину. Даже несмотря на аргументы Родионова и сильное желание отомстить бандитам за погибших или потерянных друзей, Андрея все равно раздирал внутренний конфликт. Было что-то, что заставляло его сомневаться, мешало легко принят необходимость убивать. Совесть или человечность… или что-то ещё.
На следующий день, сидя в ветхой хибарке, гордо именуемом «избой», Андрей с интересом наблюдал за молчаливым Воробьевым, который за все три дня не обмолвился ни словом. Сергей сидел на столе, упершись в него руками у себя за спиной, и сосредоточенно наблюдал через окно за дорогой. Иногда он доставал одну из самокруток, не без труда добытых у местных, и с наслаждением курил. Тогда его лицо приобретало вид нескрываемого удовольствия.
Воробьев отличался своей флегматичностью и абсолютно бесстрастным отношением к происходящему вокруг. Над ним иногда даже подшучивали, называя Сергея Чаком Норрисом из-за его невозмутимости, поэтому Андрею непривычно было видеть выражение эмоций на обычно бесстрастном лице Воробьева. Ему вообще казалось, что Сергея совершенно не волнуют никакие продлемы этого мира, даже смерть, с которой они скоро могут встретится.
И действительно ‒ в возможность своей смерти Воробьев не верил, как не верил в неё никто из тех, кому не приходилось побывать на краю жизни и осознать чужую смерть, как свою собственную. Увидеть её в смерти другого человека, возможно, оттянувшего на себя роковой удар судьбы, который предназначался вовсе не ему. Да, он видел мертвецов, знал, что в бою люди гибнут, но ни разу не наблюдал, как именно это происходит.
‒ Что? ‒ с претензией спросил Сергей, заметив, что Андрей смотрит на него.
