Вот и получалось, что печать — просто паразит. Она расходовала энергию бесцельно и неэффективно. С увеличением расстояния между частями, затраты энергии увеличивались в геометрической прогрессии. Вдобавок ко всему эта хреновина каким-то образом выставила в материи приоритет на себя. Не спрашивая разрешения, она могла высосать из материи всю энергию, даже если это приведет к гибели.
А вот кусок печати Табии был другой. Он словно работал только на прием, не потребляя энергию. Получалось, что её слова о пуповине, на которой я за ней тянусь, были очень даже правдоподобны.
Ноги отрастали семь дней. Теперь я узнавал в них свои черты, особенности строения и форму стоп. Хотя всего пару дней назад окровавленная сетка волокон вокруг искусственно выращенных костей выглядела мерзко.
Откликнулся большой палец на левой ноге, за ним — колени. Всю ночь я настраивал управление. Точно неумелый музыкант, натягивал и отпускал струны нервных соединений, вспоминая, как управляться с неуправляемыми кожаными мешками.
К утру я скинул ноги на пол и сел на койке. Ступни коснулись холодного линолеума, отчего по ногам пробежала дрожь. Толкнулся руками и вскочил. Голова поднялась на непривычную высоту, предметы в комнате неожиданно отдалились. Комната раскачивалась из стороны в сторону, будто больничный корпус попал в шторм.
Вестибулярный аппарат на пару с материей накидывали новые данные для безопасного управления телом. Я сделал крохотный шаг вперед, затем — ещё один. Отшвартовался от кровати, будто лодка от лайнера, и поплыл дальше. Третий шаг, четвертый…
Изнутри меня пробивает хохот, губы беспорядочно кривятся, не понимая какую эмоцию выбрать: улыбку или страх. Я делаю пятый и шестой шаги. До койки напротив остается последний шажок. Победа близка… Подгибается колено, выворачивается ступня. Я падаю на тумбочку и заваливаюсь вместе с ней на пол. На мне лежит дверца и переломленная пополам полка. Перегнившая труха колит в бок. Перекатываюсь на спину и хохочу в потолок. Я снова на ногах.
… … …
Погода радовала десять дней подряд. Небо провело капитальную уборку, вычистив облака по всему материку. Синевой небо встречало звезду рано утром и оставалось слепяще-голубым весь день.
Вокруг всё цвело. Деревья покрылись белыми крапинками цветов. Полевые ромашки вывернулись чуть ли не наизнанку, подставляя бархатную желтизну шмелям. В красках весны или лета — времена года в этом мире были довольно спутанными — даже облезшее здание больницы посвежело. Яркие лучи солнца, будто рентген просвечивали остатки цвета на фасаде в бесконечной серости. Распустившаяся зелень прикрывала обломанный подол фундамента, а гигантская ива поглаживала шиферную крышу.
