– Степан, – Антон легонько толкнул меня, – ты как? Как себя чувствуешь?
– Я отлично, – честно ответила я.
– Это плохо, – резюмировал он. – Наверное, ты надышался дыма. Это очень плохо. Ты можешь угореть.
«Балда, – ответила я ему мысленно. – Я надышалась тобой! И уже давно от тебя угорела. Так что огонь мне не страшен».
Он встал с полки и принес мне мокрую тряпку.
– На, прикрой рот, – приказал он. – Это все, что можно сделать сейчас.
Я выполнила его приказ и вновь уснула. Антон изредка будил меня. Я отзывалась и вновь проваливалась в сон. Так продолжалось долго. До тех пор, пока пожар не прекратился. Наверное, дом окончательно сгорел, так как перестали падать бревна. Было лишь слышно шипение и потрескивание углей.
«Значит огонь почти погас, а мы все еще живы, – решила я. – Может, нас скоро спасут? Хорошо, что я не призналась Антону, что я женщина, а то бы мне было очень стыдно перед ним».
Прошло еще несколько часов. Мы услышали голоса, мужские и женские.
– Деревенские, – уверенно сказал Антон.
Он поднялся на лестницу и принялся стучать.
– Откройте! – кричал он. – Это я, Антон!
Послышалась какая-то возня, как будто убирали бревна. Потом открылась обгоревшая дверь погреба.
– Антоха! – сказал кто-то, – ты зачем спалил избу?
– Здорово, дядя Семен, – приветствовал кого-то Антон. – Сейчас, погоди! – Он спустился за мной. – Пойдем! Мы в безопасности.
Он помог мне подняться и почти на руках подал меня какому-то усатому дядьке.
– Возьми мальчишку, – сказал он дяденьке, – он почти угорел от дыма.
Меня подхватили крепкие руки и уложили на траву. Уже было утро. Солнышко встало, а трава была сырой.
«Не очень они торопились, эти местные жители», – думала я.
Вокруг меня охали и суетились тетеньки. Я почувствовала, как с меня снимают шапочку, и мои волосы рассыпаются по траве. Из последних сил я открыла глаза и увидела безмерно удивленное лицо Антона. Потом меня положили на что-то мягкое и пахнущее сеном и куда-то повезли.
Что было потом, я помню туманно. Какое-то время я жила у полноватой добродушной женщины. Она ухаживала за мной как за родной: кормила из ложечки, обтирала мокрой тряпкой, давала пить и изредка плакала, глядя на меня. Несмотря на беспамятство, я ощущала ее сердечность, удивляясь и умиляясь ей.
Мои родители хоть и любили меня безмерно, никогда не проявляли такой заботы – для этого они были слишком образованны и, как следствие, заняты. Они до сих пор пребывают в постоянных разъездах, фактически живя за границей. Моя бабушка была слишком серьезной, чтобы сюсюкать со мной. Хотя, наверное, я никогда не давала повода так опекать меня: болела я редко и несильно, никогда ниоткуда не падала и не ломала частей своего тела. Поэтому не было у них возможности ухаживать за смертельно больной Стешей, такой, как у этой деревенской тетеньки. Получалось, что в этой деревеньке я узнала столько доселе неизведанного, что мне хватит воспоминаний на всю жизнь.
