.
Эта первая фаза, объясняет Льюис, была лишь переходом «к чистому и простому теизму. Я еще ничего не знал о Воплощении. Бог, перед которым я сдался, не имел в себе ничего похожего на человека». Он не чувствовал никаких личных взаимоотношений с этим Богом и временами в минуты молитвы ощущал, что «отправляет письма на несуществующий адрес».
Признав после долгого сопротивления существование Разума вне вселенной, Льюис пришел к выводу, что Он требует полного подчинения и послушания: «Он требует просто “всего”… Бога надо слушаться просто потому, что Он Бог… из-за того, каков Он Сам по Себе… Если вы спросите, почему надо слушаться Бога, то в итоге ответом будет: “Я есмь”».
В то время Льюис не знал, что делать с учением Нового Завета. Трудно, говорил он, «верить в то, чего не понимаешь». Он размышлял и о том, имеют ли евангельские события отношение к нашей жизни. «Я не мог понять, каким образом чья-то жизнь и смерть (кем бы Он ни был), которые случились две тысячи лет назад, чем-то могут помочь нам здесь и сегодня»[176]. Такие слова как примирение, жертва, кровь Агнца казались ему «либо глупыми, либо шокирующими». «Загадкой для меня, – писал он, – была вся доктрина искупления в целом».
И он начал читать Новый Завет на греческом. Преподавая философию, он мог видеть «загадочное многообразие несовместимых друг с другом “религий”». Как тут поймешь, что одна из них истинна? Но Льюиса мучило замечание «твердого атеиста» Уэлдона об исторической подлинности Евангелий. Новый Завет его поразил. Всю жизнь Льюис читал древние рукописи. Будучи атеистом, он, как и Фрейд, был уверен, что новозаветное повествование – это просто очередной знаменитый миф. Он был хорошо знаком с античными мифами и легендами – и те волновали его до глубины души. Когда он был подростком, ему попалась книга «Зигфрид и сумерки богов», вновь возродившая в нем ту радость, которой ему так не хватало много лет. Многие мифы – о Бальдре, Адонисе, Вакхе – походили на то, о чем рассказывала Библия: на историю о боге, сошедшем на землю, умершем ради спасения людей и снова воскресшем. Льюис был убежден: Новый Завет – очередной миф такого рода.
Но он увидел, что Евангелия не походили на роскошные и яркие труды одаренных античных авторов. Они были скорее свидетельствами очевидцев об исторических событиях. Очевидцы были в основном евреями и явно не знали великих мифов окружавшего их языческого мира. Льюис пишет: «В то время я уже был слишком опытным литературоведом, а потому не мог назвать Евангелия мифом. Слишком мало в них было от мифа»
