Как благодаря оплодотворению эйдоса в идею главное движение от Сократа к Платону становилось все явственнее и мощнее, можно для начала рассмотреть на примере употребления слова «логос». Если у Гераклита logos отождествляется с metron, то и в Сократовом логосе, насколько он как понятие определяет границу эйдоса, мы еще можем уловить мощь греческой меры. После того как логос придал содержательную наполненность и значимость протаго-рейскому изречению «Человек есть мера всех вещей», измерив добытый у бога эйдос и провозгласив его классической и наивысшей человеческой нормой, он не может оставаться без дела, а скорее должен ради страховки постоянно кружить вокруг эйдоса и, обратив свой взор к центру, следить за попеременно нисходящим и восходящим видом, опускаясь и поднимаясь сообразно ему, чтобы незамедлительно гарантировать вновь и вновь усматриваемым сторонам эйдоса их порядок. Ибо логос — это не единство, а единение.[67] Такая задача прояснения и оправдания остро ощущалась самим греческим языком, расширившим logos до logon didonai, до стремления «отдавать отчет»; только «отдавая отчет», мы впервые гарантируем бытие, «ту сущность, бытие которой мы выясняем в наших вопросах и ответах».[68] Но в чем именно отдается отчет, коль скоро эйдос, раскрытый в наивысшем усмотрении, уже гарантирует действительность?
Несомненно, сократический эйдос есть некая данная предметность с вещественным содержанием и неизменной значимостью, платоническая же идея, напротив, — нечто постоянно порождающее, растущее или увядающее, нуждающееся в непрерывном подтверждении и обновлении своей значимости.
Изначально, если не в высшем своем претворении, и в зачаточном, если не полностью развитом виде, идея есть гипотеза в подлинном, а не в нынешнем, узко научном смысле этого слова. Уже в «Меноне»,[69]«Евтифроне»[70] и «Кратиле»[71] диалектическое рассмотрение мыслится как гипотетическое, но, что более существенно, в «Федо-не» гипотезой становится сам логос, и при мыслеполагании он должен отдавать отчет в каждой предпосылке: «Каждый раз полагая в основу наиболее сильный, по моему разумению, логос, я считаю истинным то, что, как мне кажется, согласуется с ним, а неистинным то, что не согласуется, идет ли при этом речь о причинах или о чем-либо другом».[72] Только «на основании заслуживающей доверия гипотезы может быть признан логос»,[73] и даже такие гипотезы должны уступить место другим, если последние ведут нас еще выше на пути к благородной позиции.
