Первой дернулась девка, взвыла от боли; следом попробовал выбраться из невидимой «залипательной» субстанции друг, но лишь содрогнулся, выругался примитивно и смачно. Колин с дробовиком дергался дольше всех – в глазах паника. Каким образом могло отказать тело? Как? Почему не поднимается рука, ведь свобода в двух выстрелах отсюда?
Никто из них не знал, кто такой Дварт, думал Санара сухо, даже близко представить не мог. Даже не кто он такой, а что он такое.
– Определяй их, да возвращаемся.
«Определял» Аид – идентифицировал уровень тяжести преступления, выносил вердикт. Комиссия его заключениям никогда не перечила.
Шагнул к первому, к убийце. Заглянул в глаза – и тот взвыл. Начал задыхаться, дергаться, как припадочный, тщетно пытаясь уйти от взгляда, который, как ему казалось, его душил.
– Колин Даферсон, Уровень агрессии семьдесят четыре, – бесстрастно вещал тот, чьи глаза светились, – шансов на исправление нет. Тяжесть содеянного: девять и четыре.
«Все, что выше девяти, смертная казнь». Об этом из присутствующих знал лишь Кайд, но интуитивно уловили все.
– В топку его, – покачал головой коллега. И, несмотря на полномочия при «девятке» устранить на месте, сообщил, – пусть они сами его порешат. Слишком хороший день, чтобы я марал руки.
Санара тем временем подошел к следующему – высокому, но дряблому, очень коротко стриженному человеку, который в присутствии человека со странным взглядом пытался не то согнуться, не то стать невидимым.
– Рональд Кирди. – Жертва, повисшая на луче глаз Аида, задыхалась. – Уровень агрессии шестьдесят один, тяжесть содеянного восемь и девять. Шанс на исправление минимален.
Слова, сказанные Санарой, прилипали к жертвам, как расплавленная медь к граниту, въедались им под кожу и одновременно транслировались в Комиссионный код – с семнадцатого сразу в Реактор, где их фиксировали статистики.
Дальше девчонка.
На нее Аид смотрел долго, и она корчилась от ужаса, пыталась увильнуть от белого коридора, куда ее затаскивали нечеловеческие зрачки, выла, в конце концов начала умолять.
– Ада Виркос, уровень агрессии сорок три…
И он стремительно падал. Рос счетчик единиц раскаяния, ужас от содеянного, бился о стенки протрезвевшего черепа вопрос – зачем? Зачем я это сделала? Здесь, с ними…
– Не надо…
Девчонка не была злой. Просто дурной, незрелой. Ей хотелось веселья и быть кому-то нужной, иметь рядом безбашенных друзей – а кому не хочется в семнадцать? Она знала про дробовик, но думала, что Кол лишь припугнет, что ни за что не пустит его в действие, а вышло иначе.
