— Можно просто: Слава, — добавил мужичок. — Давай, Танюш, прыгай. Не стесняйся.
Выбирать не приходилось, и Таня перебралась с сиденья машины на протянутые руки дяди Славы.
— Ох, какая ты лёгкая! Пушинка прямо, — постарался пошутить дядя Слава. Он поднял Таню и на руках понёс её к подъезду.
— Смотри не надорвись, — сквозь зубы процедила Таня в ответ. Ей сразу не понравилась искусственная, словно приклеенная улыбка дяди Славы, торчащие из его широкого носа острые волосинки, его залысина, и, главное, она не переносила запаха табака.
В течение всего подъёма по лестнице Таня старалась не смотреть на дядю Славу, а нарочно оглядывала стены подъезда, как будто на них можно было прочитать что-то интересное.
Когда они достигли двери квартиры, а это был четвёртый этаж, дядя Слава уже изрядно вспотел. Мышцы на его руках подрагивали, он на каждой ступеньке пыхтел, словно паровоз, и запах табака от этого стал просто нестерпимым.
— И сколько же сигарет в день ты выкуриваешь? — внезапно нарушила молчание Таня, пока Наталья Евгеньевна возилась с дверным замком.
Дядя Слава явно не ожидал такого вопроса в самом начале знакомства.
— Ну… по-разному бывает… иногда штук десять в день, иногда пятнадцать. Когда день сложный выходит — могу и пачку выкурить. А что?
— Вот когда не будет ни одной, — не замедлила Таня с ответом, — тогда, возможно, женщинам будет приятно покататься у тебя на руках.
От неожиданности дядя Слава поперхнулся и разразился громогласным кашлем. Тем не менее, он внёс Таню в квартиру и усадил в комнате на диван.
— Таня! — всплеснула Наталья Евгеньевна руками. — Ну, прошу тебя, будь немного сдержаннее. — Она повернулась к дяде Славе: — Я говорила тебе, у девочки сложный характер. К ней подход нужен… особенно теперь. А ты заладил своё: «Нормально, нормально».
— Да ладно, всё в порядке, — дядя Слава кое-как откашлялся и побежал в ванную умываться.
— Так что «теперь»? — раздался из комнаты Танин голос. — Что ты имела в виду под этим словом?
Наталья Евгеньевна вошла в комнату:
— Танюша, прости, пожалуйста. Я забыла тебя предупредить, что дядя Слава нас встретит. Но придержи пока свои претензии, прошу. Сегодня такой замечательный день: ты наконец-то вернулась домой. Мне так не хватало тебя все эти дни, Таня, если бы ты знала. Мы сейчас посидим все вместе, чаю попьём. Будь немного сдержанней. Хорошо?
— Хорошо, мам. Если только Слава не будет здесь больше курить!
— Хорошо, не буду! — донеслось из ванной комнаты. До боли знакомая комната. Такая родная, с одной стороны, и такая чужая, с другой. Здесь всё было по-прежнему: письменный стол у окна, за которым Таня делала уроки, книжный шкаф со старыми, наверняка покрытыми пылью книгами, зелёные обои с незатейливым рисунком, выцветшие занавески, которые сейчас были задёрнуты так, что дневной свет проникал в комнату лишь узким лучиком. Всё та к же над столом висели Танины медали, дипломы и фотографии выступлений, рядом над телевизором — медная чеканка с изображением горного пейзажа. Всё тот же на потолке светильник с тремя жёлтыми плафонами, один из которых треснут. Всё так, будто Таня только сегодня утром уходила в школу, а сейчас вернулась. И одновременно что-то здесь было по-другому. Таня не смогла сразу понять, что именно, но когда она увидела рядом с письменным столом, там, где раньше стоял её стул, инвалидное кресло, точно такое же, как то, на котором Таня последние недели перемещалась по больнице, всё сразу стало понятно.
