Бунт на борту | страница 7

Дикий крик, вопль живого терзаемого тела взметнулся из темного угла, ударился о низкий каменный потолок и затих, сменившись хриплым стоном.

Оплывшая сальная свеча, прилепленная к краю хромоногого стола, задергала огненным языком от тяжелого дыхания рыжеволосого человека, сидевшего около стены в большом деревянном кресле. Рыжеволосый покосился в темный угол, откуда теперь неслось громкое ознобливое лясканье зубами, какое бывает только при неистовой, нечеловеческой боли.

— Што, пес, не глянется? — тяжело уронил рыжий набухшие злобой слова. — Годи, не так еще взвоешь! Подбавь, Маягыз, аль забыл, как с дыбой обращаться? Ну!..

Огромный, словно ствол векового дуба, башкир, обнаженный до пояса, утопил в улыбке узкие глаза.

— Подбавлю, бачка, мне лапши не жалко.

Башкир нагнулся над чем-то, напряг в усилии голую спину, рванул. Послышался хруст, а за ним снова крик не крик — вой недобитого животного.

— Ну, скажешь теперь? — подался к темному углу рыжий. Снял со стола свечу и поднял ее над головой. — Не застуй, Маягыз, отойди в сторону.

Свет робко просочился в угол, выхватил русую голову, молодое лицо, серые большие, чуть навыкате глаза и струйку крови на подбородке.

— Ничего не знаю, — зашевелились потрескавшиеся губы. — Пошто пытаешь?

— Так ли, милаш? А кто засылы к казачишкам яицким да к башкиришкам на озеро Иткуль, штоб на завод шли, делал? А кто двоеданов[1] науськивал, штоб мои рудные шахты рушить, они де божью землю сквернят, не знаешь?

— Не знаю.

— А кто по всей Чусовой лосманов упреждал, штоб мою барку с пушечным литьем не водили, тоже не знаешь?

— Нет.

— И про пугачевских шпыней не ведаешь?

— Не ведаю! — через прикушенную губу выдавил пытаемый.

— Ты со мной не шути, Савка! — взмахнул свечой рыжий. — Я ведь и до смерти забить тебя могу.

— Не хвастай, хозяин. Большая кость и волку поперек горла встанет.

Рыжий усмехнулся холодно, одними губами.

— Чистая голуха! Его бьешь, а он пуще борзость свою показывает. Сызнова начинай, Маягыз, упрям нечистый. Крути его до последнего!..

— Терзай, душегуб! — хлестнуло криком из угла. — Недолго уже тебе лютовать осталось! Придут вот казаки с Яика, да орда со степу подвалит, тряхнут они товды твоим заводом. А работные людишки, думаешь, не взбунтуются? Заморил ты их на заводской огненной работе, кровью с нее блюют!..

Рыжий не ответил, а Маягыз торопливо бросился в угол, зажал одной рукой рот кричавшего, другой сорвав со стены ременный кнут, резнул им по судорожно бьющемуся телу. Изо рта, зажатого рукой башкира, вырвался только хрип. Рыжий спросил с недоброй лаской: