– Сообщили, мистер Эндикот. Но разве я ошибаюсь считая, что признание еще не есть доказательство вины?
– К сожалению, я не располагаю временем для юридических дискуссий, – строго заявил он, – Я вылетаю в Мексику, чтобы выполнить там печальный долг. Вероятно, вы догадываетесь, о чем идет речь?
– Гм. Зависит от того, кто вас посылает. А этого вы мне не сказали.
– Да, я знаю. Итак, до свидания, Марлоу. Рассчитывайте на мою помощь, но позвольте дать вам небольшой совет. Не убеждайте себя в том, что выйдете из этой истории без последствий. Ваша профессия очень щекотливая.
Он положил трубку. Я тоже осторожно положил свою и немного посидел, держа руку на телефоне, в весьма мрачном настроении. Затем встряхнулся, встал и открыл дверь кабинета.
На подоконнике сидел мужчина и перелистывал журнал. На нем был серый костюм с едва заметными светло-голубыми ромбиками. Белый носовой платок был сложен квадратом, за ним торчали солнечные очки. У него были густые темные вьющиеся волосы, загорелое лицо и тонкие усики. Он посмотрел на меня веселыми птичьими глазами и улыбнулся, отложив в сторону журнал.
– Что за чушь городит этот прохвост! – воскликнул он, – Я только что прочел заметку о Костелло. Они так же хорошо знают Костелло, как я Елену Прекрасную!
– Чем могу быть вам полезен?
Он спокойно посмотрел на меня.
– Тарзан на большом красном самокате.
– Что?
– Вы, Марлоу, – Тарзан на красном самокате. Они вас сильно потрепали?
– Было дело. Почему это вас интересует?
– И после того, как Олбрайт поговорил с Грегорисом?
– Нет, после этого ничего не было.
Он чуть кивнул.
– Вы должны благодарить за это Олбрайта.
– Я спросил, почему это вас интересует. Впрочем, я незнаком с Олбрайтом и ни о чем его не просил.
Незнакомец угрюмо посмотрел на меня, затем не спеша встал, гибкий, как пантера, подошел к моему кабинету, заглянул туда и вошел. Похоже, этот человек повсюду чувствовал себя хозяином. Я вошел следом за ним и закрыл дверь. Он встал около письменного стола и насмешливо огляделся.
Я сел за письменный стол и ждал.
– Сколько вы зарабатываете в месяц, Марлоу?
Я промолчал и стал раскуривать трубку.
– Не больше семидесяти пяти в день, – сказал он.
Я бросил в пепельницу обгорелую спичку и выпустил клуб дыма.
– Вы блоха, Марлоу. Вы так ничтожны, что вас можно увидеть только в лупу.
Я продолжал молчать.
– У вас гаденькие мысли и желания. Вы насквозь гадки. Вы познакомитесь с кем-нибудь, выпьете с ним несколько раз, дадите ему немного денег – и он уже зависит от вас. Вы бессильны, не имеете ни связей, ни ума, разыгрываете перед людьми мелкие роли и ожидаете, что они будут плясать под вашу дудку.
