– Деньги есть, щегол?
– Нет.
– А это что у тебя такое?
– Это скрипка.
– Скрипка-пилипка! Ты из этих, что ли? А ну дай сюда!
– Нельзя! Мне ее родители купили! Мне на репетицию после школы надо!
– Отдай, говорю!
Коломеец отобрал футляр, долго неумело открывал его. Наконец извлек оттуда инструмент и тренькнул пальцами.
– Что она не играет у тебя?
– Смычком надо.
– Я тебе сейчас этот смычок…
– Отдай скрипку! – разозлился Ожогин и полез отбирать инструмент у старшеклассника.
Удар в скулу пришелся неожиданно. Ожогин, еще не понимая, что случилось, упал на землю. Потом почувствовал, как по щеке разливается обжигающая боль. Слезы навернулись на глаза.
– Ну, бывай, Подгоревший! – Скрипка, разломленная на две части, упала рядом с мальчиком.
Коломеец ушел. Ожогин остался. Лежал в пыли и плакал, и все никак не мог остановиться, глядя на сломанный инструмент.
И вдруг – другая картинка перед глазами.
Первый день в секции карате. Огромный зал, гулкое эхо раскатывается по нему. Учитель – Вольтер Петрович – рассказывает про свой вид спорта, а другие пацаны уважительно перешептываются после каждого показанного приема и оценивают: «Брюса Ли побил бы? А Чака Норриса?» Все сходятся во мнениях, что с Брюсом Ли вышла бы ничья, а Чака Норриса точно бы уложил с ноги.
Третья картинка: первый районный чемпионат по карате. И там же – первая золотая медаль и почетная грамота. Мать Ожогина светится от счастья. Батя молчалив, но горд – это видно по глазам.
Еще одна картинка: Коломеец с расквашенным носом валяется в грязи, плачет, выдувая из ноздрей огромные кровавые пузыри. Выпускной вечер. Танцы. Лицо Светки растворяется в пьяной дымке и превращается в лицо начальника военкомата, который говорит напутственные слова новобранцам. Голос его дребезжит, а буква «п», которую он произносит как-то по-особому, с придыхом, похожа на сухой стрекот автомата, раздающийся поутру в горах. Умирать утром обиднее всего. Отстоял смену в карауле, все тихо-спокойно, сдал, идешь на завтрак, а потом спать, и тут эта внезапная военкомовская «п-п-п-п-п!» – и тебя нет.
Госпиталь. Осенним ранним утром все кажется ненастоящим. Лечащий врач греет солнечный шприц. Укол – и тепло разливается по телу. Ничего не болит. И белый потолок. Лампа. Сон. Снится дорога. Гравийка, от железнодорожной станции до блокпоста. Мордатый старлей жирными потными пальцами теребит пропуск и перечитывает по несколько раз. Наконец разрешает пройти, напоследок предостерегая от выбросов и аномалий. Эти слова не пугают. Тому, кто однажды умирал, уже ничего не страшно.
