Я прищурился. Стало понятно, что «мама-а» – это наш Лев в образе монстра. Таким его сделал Аид, поставив на нем ряд генетических экспериментов. Бугры мышц перекатывались под аспидно-черной кожей. Монстр зарычал, подняв танк над собой.
– Не хр-р-рен мучить моих др-р-рузей! – заревело существо и отшвырнуло немецкую боевую машину в сторону. Тот упал на деревенскую избу, смяв ее подчистую. – Долбаные фрицы, всегда их ненавидел! И музыка ваша – дерьмо!
Он повернулся к упавшему танку и, потрясая пальцем, добавил:
– Больше не буду собирать вашу форму и награды, слышали? Все, на хрен, завязываю!
– Кто это? – стонал Ожогин, показывая на Льва. Я подбежал к военному и повернул к себе. Глаза его округлились от ужаса.
– Это… это наш гитарист. Он, когда на гитаре долго не играет, всегда сам не свой становится…
– Сам не свой? – переспросил Ожогин.
– Ну да… Ему бы поиграть сейчас, а вишь чо происходит… – я показал на поле боя, типа картинка сама должна была все объяснить за меня.
– У меня тоже гитара есть… в штабе, – промямлил капитан, видимо, приняв все увиденное за галлюцинацию.
– Ты об этом штабе? – я показала на избу с флагом, которую прямо сейчас разнес танк. Еще парочка приближалась с другой стороны.
– Да, там была гитара. Я и тоже сегодня не играл…
– У тебя не получится, не-е! – сказал я, поднимая капитана так, чтобы он оперся на мое плечо. – Это особый дар, даже я так не могу, увы! Хорошие гитаристы, они ведь на дороге не валяются. И не скажешь ведь, что по объявлению нашли, да?!
Лева заревел и бросился на танки. Один он пнул так, что тот влетел в ДК, разворотив половину стены.
– Да, точно, давно не играл, – бросил я, вздохнув. – Слушай, нам надо уходить. Сейчас же. Где самолет?
– Он… – Ожогин посмотрел на меня, словно соображая, а реальный ли я. Мыслей о том, что я шпион, практически не осталось. И то хорошо.
– Да, самолет. Где наш чертов самолет?
– Он там, у опушки леса. Спрятан.
– В смысле «спрятан»?
– Мы его забросали ветками, чтобы с воздуха никто не увидел.
– А, это вы отлично, ребятки, придумали. Тогда нам туда.
– Нет, я не могу, – вдруг встрепенулся капитан. – Это будет дезертирство. Я не могу уйти с поля боя. Бросить своих ребят.
– Понимаю… Но для начала один момент… – уточнил я. – Где Настя?
Ожогин выглядел опустошенным:
– Ты про девушку? Она сама попросилась помогать в лазарете. Мы не стали ее брать под стражу. Свободные руки важнее.
Это, кстати, было вполне в Настином духе – она могла заботиться о совершенно незнакомых людях, забив иногда и на меня. Но, несмотря на это, я любил ее и за это.
