— То-то девочка все интересовалась — придешь ли ты на их прощальный обед, — вздохнула мать. — Не знаю, Рафик, когда ты образумишься, когда ты станешь человеком? Тебе двадцать семь лет. А ты все…
— Босяк, — буркнул отец.
Галина Пястная торкнула локтем мужа:
— Хватит! Одно и то же… Это твой сын. И он гибнет. Чем он занимается, что он делает до глубокой ночи? Раньше я знала: мальчик работает на заводе, получает зарплату, знала круг его приятелей. А теперь? Два месяца, как он уволился с завода. Нигде не работает. Приходит домой только спать…
— И есть, — вставил отец.
— Он твой сын, он имеет право получать от отца тарелку супа! — осадила мать.
Стоматолог развел руками, но смолчал.
— Лучше бы ты поинтересовался, где он ходит до глубокой ночи. В такие дни! Когда обнаружили бомбы в Летнем саду.
— Здрасьте! — не выдержал отец. — Их давно обезвредили.
— Одну — да, а вторую? Весь Летний сад перекопали, я ходила, смотрела.
— Вторая была зажигательная и сгорела на глубине, — терпеливо пояснил отец. — Ты не читаешь газет.
— А что же они там копошатся? Все статуи сняли. Как во время войны… И в такое время тебя не интересует, чем занимается твой сын!
— Из него же слова не вытянешь, — разозлился отец. — Чем ты занимаешься целыми днями? Уходишь утром, а то и приходишь утром. Какие-то звонки, клички. Черный. Дятел. Лиса. Баксы. С кем ты разговариваешь по телефону? Это люди или звери?
Рафинад криво улыбался.
— Баксы, так называют доллары. Любой ребенок знает, — презрительно пояснила мать.
— А я вот не знаю! — вскипел отец. — В какую тюрьму носить тебе передачу?!
— Ну, знаешь, Наум! — Мать подняла свою маленькую голову. — Ты еще накличешь! Тюрьма!.. А что сам делаешь? То смотришь в телевизор, то смотришь в чужие слюнявые рты. Когда тебе было воспитывать сына?!
— Если бы я не смотрел в чужие рты, тебе нечего было бы есть с твоей вокальной пенсией, — язвительно произнес отец.
— Нечего меня упрекать. — В тоне матери слышались слезы. — Целыми днями кручусь, бегаю по пустым магазинам…
— И приносишь колбасу за два двадцать, — продолжал отец. — Колбасу, которую я уже видеть не могу.
— Скажи спасибо и за это, — прервала мать. — Люди вообще не могут отоварить талоны, бегают по городу как сумасшедшие…
Рафинад подался спиной в коридор и прикрыл дверь. «Когда-нибудь я подожгу эту квартиру», — подумал он, мечтая скорей оказаться на своей тахте и зарыть голову в подушки.
— Тебе звонил какой-то Чингиз-хан! — донесся вслед голос матери. — Записка на столе…
