— Плацида! Квидон!
Они оба прибежали испуганные, потому что уже начинали тревожиться, почему она долго не выходит, и звук ее голоса был глух, сдавлен, словно чужой. Они смотрели на нее с ужасом. Стоя у стены, среди сумерек, со следами крови на бледном лбу от прикосновения к окровавленным ногам Инульция, Флавия походила на привидение. Увидев мертвого Инульция, они так же оцепенели и стояли без звука, без движения, как и сама Флавия. Наконец она пришла в себя.
— Унесите его, — глухо сказала она.
— Ты убила его? — спросила Плацида.
Флавия кивнула головой.
— Да простит мне Господь Бог, — сказала она через минуту.
— Ты говоришь о Боге? — спросила с удивлением Плацида. — Ты, стало быть, начинаешь в Него верить?
— Я не могла иначе закончить свою работу, — уклончиво отвечала Флавия. Через минуту она прибавила: — А он умер счастливым.
Она закрыла лицо.
— Я знала, что мне когда-нибудь — раньше или позже — придется бросить его в этот подвал, — проговорила сама себе, с грустной улыбкой, Плацида. Потом сказала тихо плачущему Квидону: — Отнесем его, пока есть время и никто не подозревает убийства — вы же, мадонна, светите.
Они вынесли мертвого Инульция, потом — крест, обагренный его кровью, спустили свою ношу по лестнице, и Флавия, поставив лампу, подняла тяжелую опускную дверь подвала. То был казавшийся бездонным колодец, оставшийся от какой-то старинной постройки, выбитый в скале; к нему вела крутая, ветхая и скользкая лестница. Идти по ней было небезопасно. Плацида и Квидон с трудом донесли к пропасти труп и опустили его туда. В глубокой тьме разнесся такой странный и страшный звук, что Флавия, Плацида и Квидон долго стояли окаменелые, и когда, взглянув друг на друга, увидали на посиневшем лице соседа выражение беспредельного страха — они в испуге отскочили друг от друга.
Никто не вспомнил об Инульции, никто о нем не спрашивал, никто не искал его, и донна Флавия как будто могла спать спокойно. Только Плацида задумалась, видя ее по-прежнему спокойной, без тени сожаления, с улыбкой на лице.
— Горе ей, — сказала она Квидону. — Я не доверяю этому спокойствию. Увидишь, что она пропадет от отчаяния.
Донна Флавия отдала высечь из мрамора свое распятие, а над ликом Христа работала усердно сама. И когда все было готово — Распятие отвезли в пышный дворец дона Бальтазара. Слава донны Флавии разнеслась по всей Праге. Дон Бальтазар устроил большое торжество в своем доме, а донне Флавии поднесли золотой венок. Она держала его в руке, устремив глаза на лик мраморного Христа, который был создан ее руками, и из ее глаз выкатились две большие крупные слезы. Домой она вернулась грустной и бледной.
