Дом под утопающей звездой | страница 34



— Антония, дорогая Антония!..

Через минуту она кивнула нам головой, как бы прося, чтобы мы ушли.

Мы тихо пошли к дверям.

— У меня в комнате есть успокоительные капли, — сказал Ройко. — Может быть, принести их вам?

— Нет, — сказала госпожа Целестина, — сейчас они не помогут; они пригодятся только позже, когда она сама несколько успокоится. Я скоро приду за ними к вам, и кстати посмотрю, не могу ли я быть вам в чем-нибудь полезной.

И она отвернулась от нас, занятая всецело Антонией.

то за женщина эта госпожа Целестина! — сказал я Ройко, когда мы грелись в его комнате. — Истинная сестра милосердия!

— Это истинный тип женщины из народа, — ответил он. — И к счастью рода человеческого, таких есть больше, чем можно было бы предполагать. Она сама много выстрадала, переносила и бедность, и скорбь. Она вдова рыбака, который погиб где-то в Пикардии, откуда и она происходит.

Вскоре госпожа Целестина постучалась в дверь; она пришла взять обещанные ей капли.

— Вы попали к нам в несчастливый день, — обратилась она ко мне. — Эта бедная Антония не всегда бывает такая шумная. Это случилось с ней после долгого периода времени. Она всю жизнь была такая несчастная. Родители выдали ее очень молодой за нелюбимого человека. Обыкновенная история: он был богат, и они думали, что таким образом обеспечат и ей и себе прочное счастье на всю жизнь. Мне кажется, о себе они беспокоились больше, чем о ней. Но ее жертва оказалась напрасной. Муж вскоре прогулял свое состояние, и ее родители умерли в нужде, не дождавшись ни малейшей помощи от сурового зятя, который начал потом мучить и ненавидеть Антонию, когда оспа и другие болезни сделали ее просто отвратительно безобразной. Всю свою жизнь она провела в темной лавчонке на грязной улице, лишенной света и воздуха, где-то вблизи церкви Notre-Dame. Муж не заботился ни о чем, она должна была содержать его и себя. К несчастью, Бог не дал ей ребенка. Если бы не это, ей было бы для кого жить, она имела бы утешение и надежду и, может быть, не лелеяла бы в глубине сердца безрассудную мысль, которая с течением времени стала какой-то idée fixe[6], подводной скалой, о которую ее бедный разум вскоре разбился, как рыбацкая лодка.

— Что же это была за idée fixe? — с любопытством спросил я.

— Странно, — серьезно ответила госпожа Целестина, — странно, но Антония никогда не замечала своего безобразия.



Когда она была совсем молоденькой девушкой, с ней был знаком один художник, в то время тоже очень молодой, который ухаживал за ней. Любил ли он ее когда-нибудь действительно — сказать трудно; но ей казалось, что да, особенно когда он нарисовал ее в том бело-розовом кисейном платье, в котором видел ее в первый раз, в соломенной флорентийской шляпке с розовыми перьями, в атласных туфельках, застегнутых по ажурным чулочкам накрест розовыми ленточками и с рабочей корзинкой в руках.