Они сидят за столом. Он в форме полковника гестапо, великолепно сидящей на нем.
— Добрый день, господин комиссар.
Я в ответ машу рукой. Мне становится немного лучше. Свежий воздух идет мне на пользу. Если бы еще закинуть в себя антрекот и литр вина, то я бы снова пришел в рабочее состояние…
— Ну, — спрашивает Ренар, — надумали проявить добрую волю?
— Простите?
— Вы прекрасно слышали мой вопрос.
— О какой доброй воле вы говорите?
— Слушайте, не изображайте из себя невинность. Скажите, где спрятали интересующий нас предмет, и, даю вам слово, вас и вашу подругу до конца военных действий отправят в тюрьму.
Сказать нечего, предложение разумное, но принять я его не могу по двум причинам. Первая: я больше не верю этой парочке; вторая — и этот аргумент неоспорим — я не имею ни малейшего понятия, где находится эта чертова лампа.
Все это я высказываю собеседнику, но он, кажется, сомневается в моей правдивости.
— На случай, если вы намерены продолжать хранить молчание, — говорит он, — предупрежу сразу, что вы подвергаете себя риску очень сурового наказания.
— Я думаю, мы зря теряем время, — перебивает его Грета. — Вам следует применить другие методы, дорогой.
— Ладно.
По знаку Карла-Ренара его длинный подручный, похожий на клизму, привязывает мои руки и ноги к стулу.
Грета подходит ко мне с сигаретой в руке и прижимает ее горщий конец к моему лицу. Кожа на щеке дымится, жуткая боль ударяет в мозг. Я стискиваю зубы, чтобы не закричать.
— Что вы об этом думаете, мой друг? — спрашивает она со смехом.
— Неплохо, но у тебя маловато воображения, голубка моя. Могу тебе гарантировать и дать расписку на гербовой бумаге, что, если однажды ты попадешь ко мне в руки, я проделаю с тобой более интересные вещи. А трюк с сигаретой стар, как садизм девицы твоего пошиба.
— Карл! Он надо мной издевается…
Она задыхается от бешенства.
— Не волнуйся, — советует ее напарник. — Он очень смелый человек и не сдастся с первого раза.
— Слушайте, фрицы, — говорю я ему, — В средние века существовал замечательный способ добиваться от подозреваемого признаний: ему сдавливали руки и ноги в раскаленных до красна тисках. А еще окунали в кипящее масло. В десяти случаях из десяти парень садился за стол и признавался во всем, чего от него хотели. Если его спрашивали, кто подбил Еву куснуть яблоко, он клялся головой своей бабки, что это сделал он. Пыткой обычно можно заставить признаться в чем угодно. Вот только никогда нельзя заставить человека сказать то, чего он не знает. Понимаете?
