Анна Николаевна восстанавливает в памяти, что сказала в последний день дочь, представляет, как она уходила. Она вообще все проводы помнит и поэтому все представляет очень четко. Стоит ей сосредоточиться или закрыть глаза и подумать — и все повторяется с такой ясностью, словно она смотрит знакомое кино. В такие моменты Анна Николаевна с кем-нибудь из своих заговаривает.
— С тех пор как проводила тебя, Глеб, — обращается она к своему мужу, — ушло с тобой и мое счастье. Оно уходило, как прорвавшая плотину вода. Сначала надеялась, хоть часть останется... все ушло, семья распалась... За всю жизнь с тобой я не помню ни одного грустного дня. Правда, Глеб, был ли кто счастливее меня на свете? Наверно, не было такого человека. Вот сейчас посмотри на нашу липу. Помнишь, как мы ее сажали? И у нее судьба переменилась. Изувечило липу снарядом, ствол подрезало, на чем только держалась бедняжка... Все считали, что засохнет, а она выжила. Рана заплыла, но цвести она стала не в срок, то зацветет — когда на других деревьях только лист округлился, то после того, когда все уже отцветут. А в последнее время открылась рана ее, и на том месте сейчас чернеет дупло. В этом году совсем она плохая, видать, отцвела в последний раз...
Анна Николаевна выходит за калитку, идет тропинкой через желтеющую рожь к большаку, прислушивается к трелям жаворонков, посматривает на крупные колосья ржи.
«Хорош еще слух у меня, все слышу, да и зрение ничего, очки слабенькие, без них тоже вижу, но приходится напрягать глаза». — Она останавливается у стайки крупных васильков, следит за шмелями.
Шмели напоминают ей о сыне, и она заговаривает с ним:
— Любил ты, Ваня, ведреные дни лета. Иногда посмотрю, как озоруют ребята, и отмечу, что спокоен ты не по годам, порой казалось мне, что вам с сестрой не хватает характера, поэтому вы степеннее других. Ошиблась я, сынок, в этом. И ты и твоя сестра тверды характером были, оттого и спокойнее многих. Прости меня за последний разговор и слезы. Радостью ты моей последней был и остаешься по сегодняшний день. Надеюсь я еще на нашу встречу...
У большака Анна Николаевна останавливается, из-под ладони долго смотрит туда, где глинисто-песчаная дорога сливается с линией горизонта, порой она приставляет ладонь козырьком, чтобы летнее солнце не слепило глаза, и только после твердого убеждения, что на дороге нет пешеходов, поворачивает домой.
Она убеждена, что Ваня жив и обязательно будет идти по большаку, а потом через поле тропкой.
