Не прошло и года, как Виктор Петрович начал сожалеть, что огородил под сад малую толику земли, да уж поздно было — и справа и слева обступили его дом владения новых застройщиков. Он лишь успел протянуть сад на добрую сотню шагов вниз по склону. Сад стал глубоким и узким. Забот здесь хватало от зари до зари.
Весной Мария Корнеевна сказала ему, чтобы он готовил в саду детскую площадку. Виктор Петрович и обрадовался и растерялся:
— Зачем же, Маня, целую-то площадку? Не дюжиной же ты намерена разрешиться?
Мария Корнеевна вдруг весело улыбнулась и задорно ответила:
— А почему бы и нет?
Под старым высоким ореховым деревом, которое раньше он собирался выкорчевать, разбил он зеленую лужайку, засеяв ее английской травой. Трава оказалась на редкость капризной, и если он забывал вечером полить ее, то под утренним солнцем она на глазах теряла изумрудную свежесть.
— От щоб ты пропала! — сердился Виктор Петрович, умываясь утром во дворе. — Неси кувшин сюда, Марийка, щоб трошки ей досталося.
И выливал на траву остатки воды из кувшина.
Но когда трава укрепила корни, то образовался под орехом славный зеленый газон, который только изредка приходилось подравнивать и стричь. Здесь любила читать свои книжки Марийка, часто отдыхала здесь и Мария Корнеевна, и траве суждена была бы вечная жизнь, если бы не топтали ее из года в год все новые и новые, сначала слабые, а потом все более крепкие и шустрые мальчишеские ноги. Когда у Марии Корнеевны родился третий сын, от английского газона остались лишь жалкие, похожие на кочки островки.
Первые двое сыновей — Сергей и Петр — были погодки. Крепкие, калмыковатые, они были точно маленькими копиями отца. Глядя на их игры, слушая их воинственпые вопли и пронзительный свист, целый день доносящийся из глубины сада, Мария Корнеевна втайне мечтала о маленькой дочери. Она часто вспоминала, сколько тихой радости приносила ей когда-то Марийка.
У Маши теперь была своя жизнь, свои думы и мечты, и Мария Корнеевна стала ей уже не матерью, а, скорее, старшей сестрой. И к братьям Маша относилась больше как вторая мать, а они воспринимали ее как взрослую. Временами чувствовалось даже некоторое отчуждение, которое шло еще и оттого, что в свою комнатку сестра братьев не пускала. Когда к ней приходили подруги, они запирались у нее и вели там свои тайные беседы. Одна лишь Мария Корнеевна владела правом свободно входить в комнату номер пять (так именовалась Машина уютная каморка с маленьким окошком в сад).
