А на обратной дороге, стоило мне миновать ворота Восточного дворца, как меня остановили. Два рослых евнуха преградили мне дорогу, и тут же ещё двое зашли сзади.
— Что случилось? — в первый момент я не почувствовала тревоги.
— Луй Соньши, — сурово ответил один из них, — по приказу её величества императрицы Эльм вы арестованы. Следуйте за нами.
Позади тихонько ахнула сопровождавшая меня Усин.
Ты принял легко, государь, клевету,
Как будто заздравную чашу вина;
Меня не любя, на досуге, увы,
Не стал проверять ты, была ли вина.
Срубая, дай дереву крепкий упор,
Вдоль жил направляй, если колешь, топор —
Преступных оставил по воле ходить,
Лишь я без вины осужден на позор.
Камера, как я заметила ещё в прошлый свой визит в тюрьму, была чистой и довольно светлой, но этим её достоинства исчерпывались. Вот уж не думала, придя сюда на допрос служанки Ла Ю, что и сама однажды окажусь здешней постоялицей. На каменном полу не было даже соломы, стены — голый камень с одной стороны и толстая деревянная решётка с другой. В результате камера просматривалась насквозь, и для время от времени проходивших по коридору дозором тюремщиков я была как на ладони. К счастью, до такого садизма, чтобы заставлять заключённых спать на полу, местная мысль не дошла, и в углу камеры стояло что-то вроде деревянного топчана. С матрасом, одеялом и даже подушкой-валиком. Ещё был столик, на котором красовался довольно большой кувшин с водой. Хотя бы жаждой я не мучилась, а вот острый голод с приближением времени обычного завтрака напоминал о себе всё сильнее. Я сглотнула слюну, вздохнула, и тут же пожалела — грудь колыхнулась, и по ней прошла очередная огненная волна. Говорят, не доеная больше дня корова может взбеситься от боли. И как я её понимаю! Не прошло ещё и суток, а я уже чувствую себя такой коровой, потому что в тюрьму ребёнка мне никто не приносил. Не помогали ни просьбы, ни мольбы хотя бы сказать, как там моя девочка и что с ней. Если дежурный тюремщик и снисходил до ответа, от лишь равнодушно говорил, что ничего не знает, и не его это дело.
Ужин мне вчера принесли. Молодой евнух с наглой физиономией вместо того, чтобы войти в камеру и поставить поднос на столик, грохнул его на пол по ту сторону решётки:
— Еда!
Я поднялась с топчана и подошла к перегороженному проёму. На подносе стояли две плошки: в одной был рис, в другой два хлебца. Промежутки между образующими решётку столбиками были достаточно большими, чтобы пронести плошку между ними, но когда я присела и протянула руку за первой, евнух носком башмака сбил рис с подноса у меня из-под пальцев.
