— Я скажу тебе. Золото мне дает возможность накормить голодного, призреть больного, приютить детей-сирот, а этим дает спокойствие совести и мир душе. Разве ты находишь, что это не лучше пиров и нарядов?
— Я никогда об этом не думала, — сказала Дария простодушно.
— Как же ты могла не думать? Разве ты не встречала голодных, больных, не видела бедных оставленных детей?
— Встречала конечно, и даже сожалела о них; но что мне было делать? Всех не накормишь, всех не приютишь. На это не хватит никакого состояния.
— Ах, Дария, как мне грустно слышать то, что ты говоришь! Если ты приютила одного, накормила одного, то уже много добра сделала. Не так ли?
— Конечно. Но ты забываешь, что хотя я и благородная Римлянка, но осталась сиротой почти безо всякого состояния. Я не хочу лгать, я никогда не думала о том, что надо помогать бедным, но если б и хотела, то не могла бы: нечем было.
— Да разве только деньгами можно помочь людям, — сказал Хрисанф одушевляясь, — им помогают добрым словом и участием. Ты слыхала ли, что сказал один очень умный, очень праведный человек: любовь есть главное, а без любви и подаяние ничего не значит.
— Любовь? Но как могу я любить, не зная человека, и еще больше, как могу я любить того, который ниже меня.
— Ниже тебя, чем?
— Положением, рождением.
— Рождением? Да разве рождение зависит от нас? А можно ли гордиться тем, что зависит не от нас?
Дария рассмеялась, но вдруг стала серьезна.
— То, что ты говоришь для меня ново, но мне нравится, нравится, как мысль, хотя и неприменимая на деле.
— Отчего же?
— Да очень просто. Как буду я любить раба, например?
— Как человека, созданного с тобою одинаково и одним Богом, Творцом всего.
Дария перестала смеяться, и лицо ее приняло задумчивое и вместе с тем строгое выражение.
— Прошу тебя, Хрисанф, не говори больше ни слова. В этом мы должны будем разойтись, ибо я ревностная поклонница богов моей родины и в особенности Минервы.
— Хорошо, — сказал Хрисанф, — я не буду против твоей воли говорить о том, чего ты не хочешь слушать и не понимаешь. Прошу тебя не забывать однако, что я сам Римлянин, мы дети одной земли и твоя родина — моя родина. Но из этого не следует, чтобы нельзя было говорить о Боге потому только, что мы Римляне.
— Но мы, Римляне, поклоняемся богам Олимпа.
— Не все. Многие римские граждане поклоняются другим идолам. Разве в самом Риме нет храмов Изиды и других идолов Египта.
— Да, конечно, но…
Дария смутилась и обратила разговор на другие предметы…
