— Значит, и мое? Так за что же меня будут судить?
Другой бы возмутился, а Зайцев спокойно взял листок бумаги и давай считать. Подсчитал, сколько за три года трудового стажа мог заработать Ленька и сколько у государства взял. Баланс, конечно, оказался не в пользу обвиняемого.
В последнем слове подсудимый сказал:
— Раскаиваюсь я! Простите!
Но простить его суд не мог. Мог только учесть, что признал свою вину и что народное добро в основном возвращено, и то благодаря неутомимым поискам следователя.
Бывают в жизни человека такие минуты, которые хочется вычеркнуть из памяти. Таких минут у Ивана Черных было немало.
До войны работал он пекарем. Запах свежего хлеба кружил голову. Вынутые из печи розовощекие булочки радовали глаз.
Провожая девчонку с танцев, он с гордостью говорил о своей профессии:
— Пекарь, если хочешь знать, важнее летчика. Пропадет человек без хлеба. Без хлеба и летчик не летчик.
Потом, взявшись за руки, они молча бродили по улицам, до утра целовались на лавочке.
И снилась девчонка Ивану в холодных окопах на фронте, когда стихал гром орудий, а он, усталый и голодный, валился как сноп на дно окопа, прижимая винтовку.
Храбро дрался с врагом рядовой стрелкового полка Иван Черных. Не жалел жизни. Наградами гордился — зря не дадут.
В февральскую ночь сорок третьего, в одной из атак, был тяжело ранен. Только под утро нашел Ивана санитар. Думал, мертвого подобрал, но нащупал слабый пульс.
Очнулся раненый в госпитале. Вместо правой ноги — короткая культя.
Напрасно, сжав кулаки, ругал хирурга. Не было у врача другой возможности спасти жизнь.
Потом шли письма то в один, то в другой госпиталь. Писал брат, сестры писали. Коротко отвечал им Иван: «Пока жив. Опять будут оперировать». Не отвечал он лишь той, чьи письма по нескольку раз в день читал и перечитывал.
После третьей операции вернулся в Челябинск. О прежней работе нечего было и мечтать — с костылями у печи много не сделаешь. И с тоски ли, от безделья ли запил Иван, втягиваясь в пьянку все больше и больше.
Опухший и грязный, сидел он у рынка, разложив карты. Охрипшим голосом зазывал зевак:
— Игра проста, от полста до ста и выше ста! Замечай глазами, получай деньгами!
Находились простачки — проигрывали свои трудовые рубли.
Пенсия тоже шла на водку.
Однажды так напился, что чуть не замерз под забором. Это было в тот день, когда среди толпы увидел ее, чьи письма до сих пор хранил в кармане старой гимнастерки.
