3 декабря 1914 г. По слухам, кабинет министров постановил, что президент республики уедет в Париж 10, 11 или 12 декабря. Министры последуют за ним по одному; Национальная ассамблея соберется 22 декабря. Останется ли правительство в Париже или вернется в Бордо ближе к концу года, зависит от положения на фронте. Палата депутатов и Сенат должны снова собраться во второй вторник января.
4 декабря 1914 г. Объявили о том, что в плен взяли Девета[98], но я сомневаюсь, что его повесят, как следовало поступить, или хотя бы расстреляют. Наконец, вопреки советам Бриана, Делькассе и Мильерана, решили, что переезд в Париж начнется 9 декабря — глупое решение.
6 декабря 1914 г. Ливень. Оганьер[99] уже уехал в Париж; по его словам, ему все равно, что делают другие; он останется в Париже. Мильеран и его департамент остаются в Бордо до январского собрания Национальной ассамблеи; время от времени он наведывается в Париж. Бриан уехал в Париж, но собирается вернуться. Эдуард де Ротшильд собирается перевезти в Париж семью и банк. Все считают министров глупцами.
8 декабря 1914 г. Неожиданно потеплело по-весеннему. Правительственные департаменты спешат прочь, но Мильеран стоит на своем и держит сотрудников в Бордо; ему придется время от времени приезжать в Париж на заседания Совета министров.
6 декабря получил следующее письмо от Грея:
«Министерство иностранных дел,
22 ноября 1914 г.
Лично.
Дорогой Барти!
Каково ваше желание относительно работы в посольстве? Надеюсь, вы останетесь в должности и далее и увидите конец войны. К сожалению, пока идет война и французское правительство уехало из Парижа, ничего нельзя согласовать, но, если вы не вернетесь в Париж на волне военных успехов и не примете там участия в успешном завершении войны, государственная служба много потеряет.
Таково мое искреннее желание, если вы не против.
Искренне ваш, Э. Грей».
11 декабря 1914 г. Завтра в 11 утра мы отбываем. Большинство сторонников правительства, во всяком случае самые активные горлопаны, и слышать не желают о том, чтобы парламент собрался здесь: они настаивают на Париже, хотя здесь для заседаний верхней и нижней палаты подготовили два мюзик-холла, истратив 12 тысяч фунтов. П., который уверяет, что сам чистокровный француз, хотя его жена родилась в Австрии, посетил госпиталь и говорил с раненым французским солдатом, ссылаясь на то, как он «тофолен». Солдат просиял и воскликнул: «Enfin je vois un boche!»[100]
Париж, 13 декабря 1914 г.
