— Так и быть, можно, — разрешила Русалка. — Но чтоб духу чесночного тут не было! Вы поняли меня?
Не успели они отойти и на несколько шагов, как и дуб, и Кот Учёный, и Русалка — всё исчезло!
— Надо спешить, — забеспокоился Арчик. — До конча Абсолюта осталось пять минут. — Это сигнал…
— Ой-ёй-ёй — отчаялся Гошка. — Мы же так далеко забрались…
Но тут Арчик потёр свой Волшебный Уголёк, и они очутились у самого корпуса дружины «Алмазной».
Ребята попрощались с Арчиком и вдоль стены стали пробираться к входу. Медвежонок придержал Килограммчика лапой и, протягивая ему Волшебный Уголёк, сказал:
— Возьми на память о нашем знакомстве… Ты чем-то похож на меня… Ты мне понравился.
— Спасибо тебе, Арчик!
— Только учти: этим угольком можно пользоваться при условии, что ты никому не причинишь вреда; иначе сам же попадёшь в беду. Ясно?
— Ясно, Арчик. Будь спок! — Гошка чмокнул растроганного медвежонка в нос и заторопился в корпус, спрятав Волшебный Уголёк в карман.
В последующие несколько дней сучки как-то присмирели и почти ничем не отличались от других, даже ходили на физзарядку и убирали свои постели. То ли они устали отличаться от других, то ли творческая мысль потускнела — не знаю. Скорее всего последнее, потому что, когда объявили подготовку к всеобщему карнавальному шествию, на котором особое жюри будет присуждать премии, сучки долго размышляли, но так ничего толкового и не придумали.
А вот Пётр нашёлся: он предложил всем четверым одеться мушкетёрами!..
— О’кей, — кивнул Джон, но Гошка и Мокей, недавно отделанные казачком под орех, хором заявили:
— Мура!
— Как хотите, — пожал плечами Пётр и решил: — Тогда я оденусь капитаном дальнего плавания! — и ушёл.
Сучки, огорчённо переглянулись, но решения не переменили.
— О’кей! — сказал Джон. — Нам надо придумать что-то своё.
— Верно, — поддержал Мокей. — Не будем принимать участия в карнавале совсем.
— Здорово! — восхитился Гошка.
— О’кей… нехотя присоединился к ним Джон.
И вот день карнавального шествия настал!
Дружина «Алмазная» единодушно предложила Петру возглавить их колонну — так срамив был его капитанский костюм с золотыми петлями на шевронах и с кортиком на боку.
Под мелодию «Капитан, капитан, улыбнитесь…» дружина вышла на главную прямую. Сотни биноклей и тысячи глаз были направлены на них, особенно на Петра.
И вдруг, когда они поравнялись с ложей, где расположилось жюри, а Пётр взял под козырёк и равнение направо, отдавая дань уважения жюри, гостям и командованию, костюм на нём… исчез! Совсем! Остались только трусы и туфли.
